ЗДРАВСТВУЙ

Я не дам никому просимого у меня смертельного

средства и не покажу пути для подобного замысла…

Клятва Гиппократа (V в. до н.э.)

 

                                               ПОНЕДЕЛЬНИК

 

         - Ну и как тебе остров?

         - Даже и не знаю… Странно ходить по черепкам.

         - Это осколки истории, Серёжа. Остров Ахилла.

         - Как он сюда попал?

         - Ахилл или остров?

         - Ахилл.

         - После смерти. Ахилл жил дважды.

         - Я слышал только про его смерть. Стрела попала в ногу, в сухожилие.

         - Боги воскресили его. И подняли на поверхность моря этот остров специально для Ахилла. А греки назвали остров - «Леукос», что означает «белый», и построили здесь храм. Маяк стоит как раз на остатках храма.

         - А почему потом его назвали «Змеиным»?

         - Раньше здесь было много реликтовых ужей. Несколько лет тому назад твой коллега-погранец убил последнего. Представляешь себе, ужи посреди моря?

         - Откуда?

         - Давным давно приплыли по реке. Больше неоткуда. Отсюда до устья – километров сорок, а раньше было совсем близко. С тех пор море сильно поднялось и поменяло рельеф берега.

         - Так, значит, раньше и остров был больше?

         - Ненамного, но основные находки должны располагаться под водой. Хотя не столько из-за затопления, а, в основном, из-за так называемой антропогенной деятельности. Видишь – маяк, казарма, вертолётная площадка… Везде солярка. Археологический памятник фактически загублен, уничтожен биологический вид, предопределивший название острова, кстати, символ бога врачевания Асклепия.

         - А, может быть, со временем всё наладится и природа победит?

         - Нет. Останется только миф.

         Бесконечная гладь моря, отснятая с поверхности воды… Камера погружается, и фон становится мутно-зелёным, потом темнеет… Камера медленно наплывает на античный каменный якорь, обызвествлённую амфору, большой обломок плиты от алтаря…

         Дальше стало неинтересно и Андрей выключил видик. Это была запись двенадцатилетней давности, когда они с Сергеем, заранее договорились о встрече у памятника Дюку в Одессе.

         Серёга был в отпуске и с удовольствием смылся на день из опостылевшего санатория. Давние знакомые Андрея, вертолётчики погранотряда, которые поначалу не хотели брать даже его,  после беглого ознакомления с Серёгиными документами, экспедиционной командировкой и литровой бутылкой водки, разрешили  лететь и всю недолгую дорогу трендели с Сергеем об особенностях службы в Причерноморье и Туркменистане, пока не сошлись на том, что служба везде примерно одинакова.

         Пятеро аквалангистов, оставленных Андреем неделю назад на острове, бурно обрадовались привезённым припасам, а погранцы, признав в Серёге своего, разрешили одному из ныряльщиков отснять короткометражку, озвученную их диалогом. Насколько стало известно впоследствие, Сергей, прилетевший тем же вечером в Одессу, провёл остаток отпуска с коллегами, а в санатории появлялся крайне редко.

         Теперь там Украина, другое государство… Археологических работ на Змеином больше не ведут, экспедиции финансируются редко и бедно. Впрочем, то же самое и в России… Многие из научных направлений вовсе исчезли.

         Серёга тоже пропал. Гудов рассказывал, что он приезжал в Питер как-то осенью, недели на полторы, после чего уехал обратно в Туркменистан, который теперь тоже другое государство. А потом и сам Гудов переехал, получив обширную квартиру от Академии Наук. Гошка-анатом, одноклассник, тоже переехал, и теперь из друзей детства в доме не осталось никого.

 

         …Был понедельник. Завтрашнее заседание учёного совета в институте отменили за недостатком кворума и повестки дня, и смысл появляться там отпал окончательно. Андрей позвонил знакомой домохозяйке, с которой встречался только в рабочее время по причине её хронической замужности. Она оказалась дома, однако, наехавшая на неделю иногородняя родня обеспечила полнейший облом в области внешних сношений.

         Андрей положил трубку радиотелефона на базу, сел на письменный стол и, в задумчивости, подпёр подбородок кулаками. Шея слегка вытянулась и невольно напряглась, и он вновь ощутил слабую боль с правой стороны горла.

         Опять… То ли лимфатический узел, то ли железа. А, может, что-либо ещё. Само по себе не беспокоит и болит только при нажатии пальцами или при резком повороте головы. Провериться, что ли?

         Андрей старательно избегал ежегодных медосмотров, а обретением справки о состоянии здоровья, неукоснительно требуемом им с аквалангистов, никогда себя не утруждал. И действительно, что могло случиться с ним на суше? Во время экспедиций он всегда худел на несколько килограммов, которые благополучно наращивал уже к началу зимы. Наверное, простудил горло, из-за чего появились и боль и, что с ним бывало крайне редко, полное отсутствие работоспособности.

         Решив, что наличие информации не всегда предполагает реальные действия, Андрей позвонил в поликлинику. Оказалось, что участковый врач, курирующий их учреждение, принимает завтра в утро до 14 часов. Затем Андрей включил компьютер, написал и отправил несколько электронных писем зарубежным коллегам, и получил примерно такое же количество кратких вежливых посланий, содержащих поздравления с окончанием полевого сезона, варианты возможных конференционных встреч и публикаций. Вслед за этим он ещё звонил различным приятелям и даже полузабытым подружкам с целью заменить завтрашнее свидание с врачом на более приятное, но всё оказалось тщетным, и Андрей твёрдо пообещал себе пойти в поликлинику, после чего оторваться по полной программе.

         Полтора месяца назад Андрею исполнилось 44. Он был разведён, имел взрослую дочь, эмигрировавшую с матерью в Канаду. Андрей любил одиночество и привык к холостяцкой жизни. Женщины, посещавшие его, были, как правило, замужними, и он своевременно и безжалостно пресекал любые их попытки к так называемому духовному сближению. Андрей был сухощавым шатеном, воспитанным матерью без рано ушедшего из семьи отца. Он нравился женщинам и охотно использовал в общении с ними симпатичную внешность, выразительную мимику, весёлый лёгкий нрав и природное остроумие, помноженное на знание множества анекдотов и экспедиционных баек.

         Андрей был историком, специализирующимся на морской и подводной археологии, Акваланг он освоил ещё в студенчестве и любил повторять, что плавать не труднее, чем ходить. Его охотно приглашали для участия в зарубежных экспедициях, чтения докладов и лекций. Это и позволяло ему существовать практически безбедно по сравнению с сотрудниками, живущими только на институтскую зарплату. Андрей обитал в однокомнатной квартире и изредка ездил на стареньком «Саабе», дёшево купленном в Финляндии лет семь тому назад уже в подержанном состоянии. Он не стремился поменять машину, в основном, поскольку вообще не любил расставаться со старыми вещами. Типичная черта раков…

 

                                               ВТОРНИК

 

         На следующий день Андрей проснулся поздно и, ещё лёжа в постели, ощупал шею. С правой стороны под челюстью при нажатии ощущалась боль. К тому же, кроме вялости, появился мерзкий озноб. Наверняка ангина.

         Андрей долго шатался по квартире, медленно и неохотно завтракал, пил кофе, дважды мерил температуру, не ушедшую далеко за 37, выкурил несколько сигарет, хотя обычно редко курил до полудня, перекладывал бумаги и книги. Последним он занимался примерно раз в квартал, но не потому, что хотел навести подобие порядка, а потому что это, порой, наталкивало его на потерянные мысли и аналогии, которые иногда оказывались весьма перспективными и полезными. Но на сей раз ни за что зацепиться не удалось.

         Обозвав себя трусом, Андрей надел тонкий чёрный свитер с круглым открытым воротом, тёмно-серый костюм в тонкую белую полоску и, схватив ключи от Сааба, сбежал по лестнице и вышел на задний двор.

         Сааб отозвался на сенсор коротким писком и позволил легко открыть левую переднюю дверь. Сигнализация в машине была, пожалуй, излишней. Автомобили, стоящие в этом дворе, в последние годы не воровали, а если б кому-нибудь и пришла в голову такая идея, то Сааб был бы угнан последним.

         Андрей медленно выехал через арку на тротуар, ловко вписался в промежуток между машинами и закурил, придерживая руль левой рукой. Докурив сигарету, он достал из бардачка коробку с ментоловыми конфетами и вытряхнул сразу две в рот…

 

             Андрей припарковал машину у поликлиники около часа дня, взял в  регистратуре номерок к терапевту и поднялся на второй этаж. У дверей кабинета никого не было. Андрей постучал в дверь и, не услышав ответа, приоткрыл её.

         Он не обратил внимания на обстановку, по-видимому, обычную обстановку врачебного кабинета, а сразу увидел женщину в белом халате. Она сидела за столом чуть наискось от двери с поднятым и повёрнутым к нему лицом. Андрею вдруг показалось, что она ослепительно красива, но, всмотревшись, он понял, что более чем привлекательной её назвать нельзя.

         Женщине было под сорок или чуть больше. Чёрные гладкие прямые волосы полностью закрывали шею, едва касаясь плеч. Глаза тёмно-синие и очень глубокие, хотя  и не очень большие. Голос, задававший тривиальные врачебные вопросы, на которые он машинально отвечал, спокойно усталый. Когда она начала мерить ему давление, Андрей сразу нашёл взглядом её правую руку. Кольца не было. Не было вообще ни колец, ни других украшений. Только серебряный кулон, похоже, с сапфиром. Серьги тоже имелись, но их нельзя было разглядеть под колышащимися  волосами. Да и не надо. Какая разница, какие на ней серьги? Рост – другое дело. Ростом она оказалась почти с него.

         - Можете одеть рубашку, - сказала докторша, садясь и кладя стетоскоп на стол. – Слабость и озноб, о которых вы говорите, возможно, безтемпературный грипп, а больше вы ни на что не жалуетесь. Давление и пульс в норме, хрипов в лёгких нет. Но я вам выпишу больничный на недельку.

         - Больничный мне совсем не нужен. У меня горло болит, но не как при ангине, а наружнее. Болит, когда поворачиваю шею или нажимаю на это место. Кажется, там какой-то маленький желвак.

         - Так что же вы раньше не сказали? – она придвинулась к Андрею, запрокинула ему голову и ощупала шею, сразу попав пальцами в нужное место. – Это лимфатические узлы. Они у вас немного увеличены. Особенно правый. Так или иначе, вам необходимо сдать анализы, сделать кардиограмму и флюшку, - и она начала заполнять бланки и что-то записывать в медицинскую карту.

         Андрей смотрел на неё и любовался: «- Наверное, организм уже начал нуждаться в терапевте», - подумал он.

         - Вот вам направления на анализы, - сказала докторша. – Карточку, пожалуйста, сдайте обратно в регистратуру. На следующий день после сдачи анализов придёте на приём к своему врачу.

         - А разве вы не наш врач?

         - Нет. Ваш институт ведёт другой доктор. Она на семинаре по повышению квалификации, и я её сегодня подменяю.

         - Жаль.

         - У вас очень опытный доктор. До свидания и не болейте.   

         Андрей вышел в бело-бежевый коридор. «- Не пойду я сдавать эти чёртовы анализы», - решил он, спускаясь по лестнице и пряча бланки направлений в боковой карман пиджака…

         Андрей выкурил сигарету, стоя на улице под козырьком, нависавшим над входом в поликлинику. В руке у него оставалась свёрнутая трубочкой медкарта. До Сааба предстояло пройти метров двадцать, но Андрея почему-то отчаянно тянуло назад. Он чувствовал, что никуда не хочет без неё ехать. Что он сегодня вообще ничего без неё не хочет. «- Да что я теряю, в конце-то концов?»

         Андрей вернулся к регистратуре, упросил рассеянную медсестру дать ему дополнительный номерок к терапевту по причине острого респираторного с высокой температурой, и, крикнув «Карточка у меня на руках!», взлетел по лестнице.

         У дверей кабинета никого не было, но лампочка горела. Андрей подождал, пока оттуда не вышла пожилая полная женщина, постучал и быстро вошёл.

         Докторша быстро подняла голову, скользнула по нему взглядом и тихо засмеялась.

         Андрей подошёл к столу и положил на него карточку и номерок.

         - Ну и что же с вами ещё приключилось, больной?

         - Доктор, я боюсь, - глядя сверху вниз в её глаза, сказал он.

         - Чего именно?

         - Я боюсь, что больше никогда в жизни не заболею, и, следовательно, никогда вас больше не увижу. Поэтому я и стараюсь с вами познакомиться, хотя обычно не знакомлюсь ни на улице, ни в транспорте. Я вообще не завожу случайных знакомств. Мне и не случайных хватает… Вот видите, я не умею знакомиться. Просто вдруг что-то нашло. И это правда.

         Докторша отрешённо смотрела мимо него.

         - Можно я вас провожу? Я буду ждать вас у выхода столько сколько нужно.

         Она перевела взгляд на окно, подёрнутое прозрачно-голубой занавеской, и чётко произнесла:

         - Пожалуй, не стоит.

         Но он уже знал, что это не так.

         - Я буду ждать вас у входа, - повторил он, выходя, но перед дверью оглянулся и добавил: - Прошу вас.

 

         …Она вышла из дверей поликлиники минут через двадцать, с сумкой через плечо, одетая в синий, под цвет глаз, костюм и лёгкую светлую вязаную кофту. Андрей, стоявший сбоку от выхода, осмотрел её стройную фигуру, и лишь после этого подошёл:

         - Меня зовут Андрей.

         - Лена.

         Они неспешно пошли по тротуару по направлению к метро, до которого было приблизительно полторы трамвайных остановки. Андрей не знал, о чём говорить. Впервые всё, приходившее на ум, казалось ему банальным и пошлым.

         - Почему вы молчите? Пошли провожать, так рассказывайте что-нибудь.

         - Я не знаю о чём. Кажется, вы мне слишком понравились. И я сейчас хочу лишь одного – чтобы вы не исчезли. Вот беда…

         - Я должна до вечера посетить ещё двух больных.

         - А потом?

         - А как же ваши домашние?

         - Я предпочитаю диких.

         Она посмотрела на него немного удивлённо и улыбнулась.

         - Сейчас учёному жениться – грех, - продолжил Андрей. – Он и сам-то нищий. И вообще, нельзя тащить в мир своих иллюзий или, скажем так, представлений, нормальных людей. Наука ведь – как планета, летящая вдоль денег и любви.

         - Ну уж, не такие вы отстранённые.

         - «Всего у Бога довольно. А с тех пор как по науке стали жить – словно вот отрезало, всё пошло без времени. Сеять нужно – засуха, косить нужно – дождик!»

         - Что-то знакомое… Откуда это?

         - «Господа Головлёвы».

         - Я перечитывала недавно. Жуткий роман.

         - А вы не замужем?

         - Нет.

         - Но, наверное, были. Вы слишком красивы для одиночества, хотя, наверное, красивые и есть самые одинокие.

         - Была. А почему вы спросили?

         - Что?

         - Замужем ли я.

         - Так… Прятаться не люблю.

         - А вы не женаты?

         - Они со мной не живут. Не выдерживают напряжения.

         - У вас их много?

         - Они были.

         Лена вновь посмотрела на него, но на сей раз удивление сменилось недоверчивым смущением.

         - Я должна ехать к больным. К первому – недалеко, на трамвае, а ко второму – чуть ли не на другой конец города. Потом я вернусь домой, а живу я в этом районе, недалеко от работы, и вечером, если захотите, вы сможете мне позвонить.

         - А может, лучше я отвезу вас к вашим больным, а потом верну домой? Так будет гораздо быстрее.

         - На чём же вы меня отвезёте? На такси?

         - Нет, у меня машина. Здесь, около поликлиники. Просто я боялся, что вы не сядете в неё сразу.

         - Наверное, ваша машина совсем старая, если уж вы подошли ко мне, а не к ней.

         - Вы угадали, - охотно согласился Андрей, мягко разворачивая женщину за локоть.

         …Они вернулись к Саабу, скромно притулившемуся между «Мерседесом» и «БМВ».

         - Она очень красивая, - сказала Лена.

         - Это он. «Сааб». Я привык к нему и к его недостаткам. А он к моим. И мне не нравятся беременные танки последних поколений. Даже его потомки.

         Они тронулись с места… Вскоре Лена попросила остановить машину у многоэтажного дома и, пообещав пробыть в нём недолго, скрылась в подворотне. Андрей тоже вышел из машины, осмотрел колёса и направился в ближайший ларёк за сигаретами.

         Лена действительно вернулась довольно быстро и сразу сказала, что не хочет его утруждать дальней поездкой и воспользуется метро. Это вызвало у Андрея бурный протест, увенчавшийся безоговорочной победой. Теперь Лена покорно сидела справа, накрепко пристёгнутая ремнём безопасности, и молча смотрела через лобовое стекло.

         - Кто этот пациент, у которого вы только что были, и чем он страдает? – спросил Андрей.

         - Страдает он, слава Богу, не сильно, но академиков мы посещаем на дому. Хотя дело не в том, что он академик. Просто несчастный пожилой человек, у которого из домашних – только кошка. Он знал, что я приду, хотел напоить чаем, а я заторопилась, расстроила его.

         Андрей выбрал не кратчайшую дорогу через старую часть города, избегая возможных пробок и упрёков в том, что «на метро быстрее», а поехал вдоль набережной… Через полчаса они были в указанном месте.

         - Спасибо вам, - сказала Лена. – Я надолго. Так что езжайте. Я напишу свой телефон, хотя вы его и не просили. Кстати, попросите немедленно.

         - Ага! Тут-то вы мне его и не дадите.

         Лена рассмеялась, вынула из сумки гелевую авторучку и маленький блокнотик, записала номер, вырвала листок и протянула ему. Андрей смял его, скомкал между ладонями, засунул бумажный комочек в рот и, с трудом, проглотил.

         - Вы так вряд ли его прочтёте, - сказала Лена. – А, тем более, запомните. Впрочем, как знаете.

         - Я буду ждать столько сколько нужно. Так что оставьте куртуазность и, пожалуйста, не торопитесь.

         Лена ушла. Андрей вспомнил о своём недомогании, но оно куда-то исчезло вместе с нервозностью. С этой женщиной он чувствовал себя спокойно и комфортно. И даже воспоминания о ней не имели ничего общего с тем охотничьим азартом, который обычно охватывал его при подобных знакомствах: «- А, может это и есть проявление болезни? Нет, болел я исключительно до встречи с этим врачом, после которой выздоровел мгновенно и бесповоротно».

         Андрей задремал, всякий раз вздрагивая и открывая глаза на звук хлопающих поблизости дверей многочисленных подъездов. Он перестал ощущать время, а на часы не смотрел специально.

         Лена подошла неслышно и постучала ногтем в ветровое окошко:

         - Вы спите, бедный рыцарь?

         - Нет, спит лишь верный конь бордовой масти! – вскричал Андрей, выскакивая наружу и обегая машину для того чтобы открыть даме противоположную дверцу.

         - Ну и что же теперь? – спросила Лена, устраиваясь на сиденье. – Если я сейчас распрощаюсь и уеду на метро, то сильно вас обижу.

         Андрей энергично закивал.

         - Если вы отвезёте меня домой, и я вас не приглашу подняться ко мне, то это будет невежливо.

         - Да-да, крайне невежливо, - поддакнул Андрей. – Но я знаю что делать. Я живу в центре, а дорога к вам всё равно идёт через него.

         - А мне показалось, что мы ехали как-то иначе.

         - Это из-за пробок.

         - Но сейчас их ещё больше.

         - Вы абсолютно правы… Так вот. Я повторяю. Я живу в центре города и дорога к вам всё равно… - с этими словами он включил зажигание и медленно поехал.

         - Расскажите мне о втором пациенте, - попросил он через некоторое время.

         - Я не хочу о нём говорить. Это очень тяжело. Он безнадёжен. Ему осталось прожить всего несколько дней. А нам и вообразить трудно, о чём он думает, спит ли по ночам, смотрит ли телевизор, читает ли? У него в квартире ощущается какой-то специфический запах, то ли тления, то ли смерти. Я не знаю как его назвать, но этот запах не похож ни на какой другой. Впрочем, давайте не будем… Лучше поедем туда, где есть  хоть какая-нибудь зелень, деревья…

         - Нет проблем! – воскликнул Андрей и прибавил газу, обгоняя по левой полосе «девятку», которая ехала тоже совсем не медленно.

         …Андрей притормозил около своего дома и лихо проскочил через арку во двор, где по периметру стояли восемь старых тополей. Лена послушно вышла из машины, оглядела обещанные деревья и тихо сказала:

         - А я думала, что мы едем в парк.

         - Парк тут неподалёку тоже есть. Он разделён трамвайными путями на ухоженную и неухоженную половины. И мы там с вами обязательно погуляем. Просто сначала надо чего-то перекусить и выпить.

         - Конечно-конечно, - усмехнулась Лена. – Перекусить, выпить, отвезти меня домой и погулять. Вы хотите проделать всё это именно в такой последовательности?

         - В любой, - ответил Андрей. – Только сначала выпить.

         - А вы не сексуальный маньяк?

         - Нет, - сказал Андрей, и печально добавил: - К сожалению.

         Они поднялись в квартиру. Лена прошла в комнату, а Андрей, вымыв руки, достал из холодильника упаковку грейпфрутового сока, сыр и ветчину, сделал бутерброды и водрузил их на большой тарелке на стол рядом с двумя вазами, в которых покоились яблоки и конфеты. Потом он извлёк из серванта литровую бутылку 50-градусного спирта, настоянного на лимонных корочках, смешал часть её содержимого с соком в двух хрустальных фужерах, форма которых удачно скрадывала их внушительный объём, бросил в каждый по два кубика льда и пошёл за Леной.

         Она стояла у книжных полок, вертя в руках самого младшего из пяти маленьких фарфоровых слоников, стоящих кильватерной колонной вдоль разноцветных корешков.

         - А почему их пять?

         - Потому что я имею привычку дарить по слонику самым любимым женщинам.

         - А сколько слоников здесь было изначально?

         - Семьсот семьдесят семь.

         Они прошли на кухню и сели за стол. Коктейль, разлагающее влияние которого на женщин было неоднократно проверено ранее, подействовал на голодных людей мгновенно. Лена пила почти наравне с Андреем, выкурила пару сигарет, и часа через полтора оба несли какую-то ахинею, не сводя друг с друга счастливых глаз…

 

                                                        СРЕДА

 

         Рано утром их разбудил противно пикающий нескончаемый зуммер. Андрей нашарил под кроватью часы и посмотрел на циферблат:

         - Какой дурак завёл будильник на семь?

         - Ты, - спокойно сказала Лена.

         - А зачем так рано?

         - Потому что ты пообещал сегодня сдать анализы при условии, что я останусь. А какая женщина может устоять против такого аргумента?

         - Да? – удивлённо спросил Андрей. – Что-то не припомню.

         - Господи, - жалобно сказала Лена, потягиваясь. – Я отдалась мужчине за пять  литров бензина.

         - За три, - уточнил Андрей.

         - Тем более. Как я подешевела!

         - Ну что ты, что ты. Просто бензин сильно подорожал.

         - Ты сделаешь мне кофе и бутерброд?

         - Конечно. Сейчас мы позавтракаем.

         - Напрасно ты употребляешь множественное число. Я тебе вчера выписала направление на анализ крови натощак. Тебе даже жевательную резинку нельзя.

         - Слушай, а ты твёрдо помнишь, что я пообещал их сдать именно сегодня?

         - Это не по-мужски. Кстати, и мне опять в утреннюю смену, только в другой кабинет.

         Андрей нашёл её руку под одеялом и поднёс к губам тонкое запястье.      

 

         …Они подъехали к поликлинике за двадцать минут до начала приёма, и почти всё оставшееся время молча просидели в машине.

         - Я буду ждать тебя после окончания твоей смены на этом самом месте, - сказал Андрей.

         Лена кивнула, и они, войдя в поликлинику, разбежались по разным этажам.

         Андрей закончил предписанные процедуры через полтора часа. Ему очень хотелось под каким-либо предлогом проникнуть в её кабинет, и он прокручивал в голове всевозможные варианты легенды с целью получения номерка не к своему врачу и фразы, которые скажет Лене, но вскоре отказался от этой затеи, перекусил в кафе и поехал в институт.

         На работе почти никого не было. Некоторые ещё не вернулись из экспедиций, некоторые трудились дома или в библиотеке, а некоторые, вероятно, были со вчерашнего, как и он, и поэтому не были. Андрей поболтал с двумя попавшимися коллегами в курилке об особенностях и находках прошедшего полевого сезона, часто поглядывая на часы и, дождавшись заветного времени, распрощался, однако, был пойман в коридоре директором и помещён в его кабинет «для короткой, но важной для вас беседы».

         Академик Евгений Васильевич Звягинцев был фанатиком археологии и плохо разбирался в остальном. Точнее, остального для него почти не существовало, и он относился к принятию пищи, ко сну и прочим естественным проявлениям как к необходимому злу.

         - Андрей, - начал он. – Я знаю вас как вполне профессионально сложившегося и честного исследователя высокой квалификации. Кроме того, у меня сложилось о вас мнение, как об очень неординарном и умном человеке…

         - А разве у нас есть глупые, Евгений Васильевич? – осмелился прервать его Андрей, не переносивший хвалебных речей в свой адрес.

         - Ну что вы, голубчик! Дураки равномерно распределены в социуме, и их процент примерно одинаков как в Академии наук, так и, допустим, среди дворников, не в обиду последним будет сказано… Так вот, вам пора подсуетиться по поводу обретения докторской степени. Судя по вашим докладам и публикациям, материал на неё вами накоплен давно. Так что давайте, приступайте, так сказать, к формализации…

         Андрей, больше всего в этот момент желавший не опоздать на свидание, не нашёл ничего лучшего как соврать:

         - А я уже начал её писать, Евгений Васильевич.

         - Так-так, - оживился директор. – Ну и каково же рабочее название, структура, научная новизна?

         - Я всё это вам представлю. Мне и самому иногда кажется, что она может быть востребована.

         - Востребована? Да что вы, мой дорогой! Вам необходимо заниматься исключительно невостребованными в данное время проблемами, особенно в материальном отношении. Если академический учёный вашего калибра начинает заниматься задачами востребованными, то он вряд ли сделает что-то толковое. Хотя жизнь, скорее всего, проживёт неплохо. Кстати, в ближайшем будущем я хочу создать в институте отдел морской археологии. Специально под вас. Ну как?

         - Не знаю… Спасибо, конечно. Я искренне тронут вашей заботой. Право, не знаю, что и сказать. Я вам подробно отвечу позднее, если позволите. Подробно и конкретно. И абсолютно честно, как сам себе. Просто я иногда думаю, что научные интересы многих наших коллег – как Дульцинея Тобосская для Дон Кихота… В том смысле, что эти интересы, кроме как им самим, и даром никому не нужны. Евгений Васильевич, я сейчас тороплюсь по крайне важному делу. Простите меня, пожалуйста, но можно я пойду?

         - Идите конечно, - недоуменно промолвил директор. – Но не забудьте: весной – апробация, а осенью – защита!

 

         Андрей опоздал… Лена, ждавшая его около поликлиники, подбежала, села в машину и полушутя-полуобиженно сказала:

         - Я думала, что ты меня бросил. Домой отвезёшь?

         - Конечно. Домой к себе.

         - Ну уж, нет. Приходить на работу третий день в одной и той же одежде – это чересчур.

         - А ты носи мою.

         - Твоя мне не везде по фигуре.

         - Тогда поехали к тебе.

         - У меня коммунальная квартира. Когда мы с мужем разводились, то разменялись на две комнаты в коммуналках. Хорошо, что хоть с соседкой повезло. Тихая старушка.

         - А ты живи у меня, - неожиданно для самого себя выпалил Андрей.

         Лена опустила голову и произнесла:

         - Нет, Андрюша. Если хочешь, я буду к тебе приезжать. Но жить буду дома. А там посмотрим…

         - У тебя кто-то есть? – догадался Андрей, цепенея от этой внезапной догадки.

         - Был… - не поднимая головы, прошептала Лена.

         - Кто он?

         - Он тоже врач. Онколог. Я не люблю его, впрочем, никогда и не любила. Так.., как у всех…

- Он женат?

         - Конечно.

         - Ты действительно не хочешь ехать ко мне?

         - Я хочу. Поэтому прошу, не уговаривай меня, иначе я соглашусь. Но я чувствую, что мне надо сегодня побыть одной. Прими это как бабский каприз и прости.

         - Кажется, я тебя понимаю.

         - Спасибо тебе, любимый.

         - Это очень большое слово. За него придётся отвечать.

         - Я отвечу, Андрюша.

         - Ладно, поехали… Может быть, я увижу тебя во сне. Надо пораньше лечь…

 

         Придя домой, Андрей начал отбирать бумаги и книги, которые могли пригодиться для написания диссертации, время от времени ловя себя на том, что постоянно улыбается незримому присутствию Лены. Её здешность не мешала выполнять текущую, почти машинальную работу, и даже сосредоточиваться. Она просто была и всё…

         Поздно вечером раздался телефонный звонок:

         - Я соскучилась, - жалобно произнесла Лена.

         - Мне приехать?

         - Не надо. Пусть это будет наказанием для меня.

         - А для меня? Меня-то за что?

         - Я целый вечер мучалась, звонить тебе или нет, -  продолжила Лена. – Наверное, ещё не поверила.

         - Мне?

         - В то, что это может быть.

         - А я уже поверил.

         - У меня завтра вечерняя смена. До семи. А днём мне надо кое-что сделать по хозяйству. Если хочешь, я приеду после работы.

         - Я заеду за тобой в семь вечера.

         - Да не надо, Андрюша. Я сама доберусь.

         - Даже и не думай.

         - Почему?

         - Я точно не знаю, что это такое, но, по-моему, я тебя люблю, - быстро сказал он и повесил трубку.

 

                                               ЧЕТВЕРГ

 

         …Придя на работу на следующий день чуть раньше положенного времени, Лена взяла в регистратуре результаты анализов, сданных вчера Андреем. С лёгкими у него был полный порядок, кардиограмма - тоже неплохой, характерная кардиограмма спортсмена, у которого частота пульса и дыхания были реже, чем у обычных людей. Но вот с кровью творилось нечто непонятное. В первую очередь, это касалось резко повышенного содержания белых кровяных телец, что являлось прогностическим признаком множества заболеваний, инфекционных и воспалительных процессов. Но особенно настораживало увеличенное количество новообразующихся незрелых форм лейкоцитов. Лена выписала направление на повторный анализ крови, не представляя, как упросить Андрея его сдать.

         Незадолго до конца смены, когда все больные были приняты, и Лена спешно заполняла невразумительную анкету, в очередной раз присланную рядовым терапевтам бюрократами от медицины, в дверь постучали. Лена, радостно ожидавшая увидеть Андрея, не смогла сдержать разочарованного вздоха, глядя на вваливавшегося в кабинет Мухина, одетого в дорогой шёлковый костюм.

         Марат Мухин был высок, пухл и удачлив. Сослуживцы звали его за глаза Бляхо-Мухин и открыто побаивались. Мухин являлся заведующим крупнейшим онкологическим центром и был действительно очень хорошим врачом и организатором.

         - Я заскочил к тебе по дороге домой, - не поздоровавшись, констатировал он. – Сегодня у сына день рожденья.

         - Поздравляю.

         - Позавчера я специально освободил вечер и звонил тебе раз десять. Сначала с работы, потом – когда приехал с неё. Ты же знаешь, как это нелегко в моём положении.

         - Меня не было дома.

         - В этом я осведомлён не хуже тебя. Что-нибудь случилось?

         Лена смущённо молчала, понимая, что говорить надо правду, но, в то же время, жалея человека, с которым была связана в течение полутора последних лет.

         - В чём дело, Лена? -  повысил голос онколог.

         Лена продолжала молчать ещё несколько секунд, затем, решившись, сказала:

         - Я люблю его, Марат.

           Мухин покраснел от неожиданности и негодования, но мгновенно совладал с собой и, не сдержав усмешки, спросил:

         - Он хотя бы молодой и богатый?

         - Скорее, наоборот. Хотя не стар и не беден.

         - Ну что ж, молодец. А почему ты меня раньше не предупредила?

         - Раньше я не знала, - ответила Лена, постепенно успокаиваясь.

         - Что ж, будь здорова, - резко произнёс Мухин. – Только сдаётся мне, ты ещё с ним намучаешься. Так что подумай. И имей в виду, потом обратного хода не будет…

 

         Андрей ждал её подле Сааба. Они радостно прижались друг к другу, не обращая внимания на людей, снующих около поликлиники, затем сели в машину и поехали, не размыкая пальцев, сцепленных за переключателем скоростей….

 

         Поздним бледно-сумеречным вечером Лена, сидевшая на кухне с бокалом красного сухого вина и одетая в его тёплую фланелевую рубашку, спросила:

         - Ты давно живёшь в этом доме?

         - С детства.

         - А друзья твоего детства тоже живут здесь?

         - Хороший вопрос. К сожалению, нет. Все поразъехались. – Андрей отодвинул штору на широком окне. – Смотри. Видишь, напротив, на предпоследнем этаже три потухших окна справа от водосточной трубы?

         - Потухших? – переспросила Лена.

         - Это я так сказал? – удивился Андрей. – Впрочем, неважно. Там жил Славик Гудов, самый умный среди нас. Он, как и я, рос без отца и однажды сказал, что его зовут Вячеслав Фёдорович, за что получил кличку «Федька». Неосознанная детская жестокость… Слева, по другой лестнице, жил Серёга. Он был всегда вроде третейского судьи, самый честный. А справа, в угловой парадной, жил Георгий, самый красивый. Твой коллега.

         - А ты был какой?

         - Не знаю. Я себя не помню.

         - И что же с вами стало потом?

         - Потом? Потом как обычно. В середине семидесятых закончили школу и пошли каждый своей дорогой. Гошка работал санитаром, затем, после окончания меда – на кафедре. Серёга стал пограничником, а  Славка – крупным учёным, нейрофизиологом, между прочим.

         - И все вы были такими паиньками?

         - Нет. Более того, в последнем классе и сразу после окончания школы не чурались ни выпивки, ни драки. И я до сих пор не могу понять этого неестественного отбора, когда многие другие пацаны с тем же менталитетом угодили в тюрягу, а не в ВУЗ. Ведь они не были глупее или ленивее. Просто в те годы шансы попасть за решётку или в институт были почти равны. 50 на 50. Например, Юрка Смирнов, живший около парка, и имевший, как говорили учителя,  лучшие математические способности за всю историю школы, так забухал, что вся жизнь наперекосяк…

         - А когда построили этот дом? По-моему, он довольно старый.

         - Да как сказать… В Питере много жилых домов и постарше. Он – ровесник века, дважды надстраивался-перестраивался, пережил блокаду, бомбёжки, царя, революционеров, коммунистов. И нас с тобой переживёт. Я застал время, когда этот двор ещё не был заасфальтирован. Посреди него бил фонтан в виде перевёрнутого колокольчика, окружённый клумбой.

         - Здесь очень большие тополя.

         - Их одна бабушка сажала.

         - Ты был единственным ребёнком в семье?

         - Да. И я благодарен матери за всё. Я даже отцу благодарен. За гены и крохотные алименты. Я знаю свою родню лишь по материнской линии. Дед был рабочим, прошёл три войны – гражданскую, финскую и отечественную. Был ранен. Мама и бабушка пережили блокаду. Мама рассказывала, как ходила зимой с женщинами и другими девочками километров за двадцать на колхозные поля, где из-под снега можно было откопать ободранные при уборке наружные капустные листья. Ей было тогда немногим больше десяти. Поэтому я очень серьёзно ко всему этому отношусь. К войне, к блокаде… В общем, к памяти об этом.

         - Хорошо, что ты не из аристократов. У меня такое впечатление, что сейчас чуть ли не каждый выкапывает генеалогическое древо и находит то, чем хочет казаться.

         - Зато я знаю кое-что про двух своих прадедов, - оживился Андрей. – Один из них был золотарём и покрывал статуи в Петродворце. Золотое покрытие очень лёгкое и над статуей ставили шатёр. И вот однажды кто-то резко распахнул его, и всю многочасовую прадедушкину работу сдуло ветром. Прадед повернулся со словами? «Кого там чёрт принёс?» и обомлел. Перед ним стоял царь.

         - Ну и что?

         - Это тебе «ну и что», а его, в результате, на несколько лет сослали.

         - В Сибирь?

         - Нет. В Польшу.

         - Ничего себе, каторга, - рассмеялась Лена.

         - Каторга не каторга, а ссылка самая настоящая, Хорошо, что не в Финляндию.

         - А второй прадед?

         - Второй был в первую мировую младших чинов офицером и получил крест за личную храбрость. Этим орденом награждали только солдат и, крайне редко, офицеров, совершивших нечто воистину выдающееся.

         - И что же он сделал?

         - Не знаю. Возможно, угнал у Бисмарка эшелон со шнапсом. По крайней мере, я бы хотел быть на него немного похожим.

         - Ты молодец, - задумчиво произнесла Лена.

         - Почему?

         - Потому что, по-моему, ты не врёшь не только мне, но и себе.

         - Да. Я научился быстро расставаться с иллюзиями.

         - И с женщинами тоже?

         - Женщины приходили и уходили. Только работа оставалась и преданной и верной.

         - Ты трудоголик?

         - Нет. Знаешь, я думаю, что написание книг и картин обусловлено стремлением человека продлить свою жизнь после смерти.

         - К обретению бессмертия?

         - Да, хотя по-настоящему бессмертен только Бог…

         - Ты давно занимаешься наукой?

         - Более двух десятилетий. Время, вполне достаточное для познания предмета своего изучения настолько, чтобы постичь всю ничтожность собственных представлений о нём.

         - Ну и зачем тогда..?

         - Мне интересно. Я люблю археологию. И у меня есть драйв.

         - Что это?

         - Для того, чтобы сделать нечто значительное, недостаточно быть только знающим, талантливым и работоспособным. Необходимо то, что в биологии, как объяснял мне когда-то Гудов, называют словом «драйв». Оно означает внутренне обусловленное побуждение сделать нечто.

         - Мотивацию?

         - Нет. Человек может быть мотивирован обстоятельствами, карьерой или деньгами. А драйв происходит изнутри и мало зависит от внешних условий.

         - Как гумилёвская пассионарность?

         - Ого! Чего-то я не пойму, кто из нас врач, а кто историк.

         - А тебе не обидно, что вам, гениям, платят так мало?

         - Обидно немножко. Но для мужика есть три дороги – в деньги, в домострой и в творчество. Последняя дорога идёт почти параллельно другим и может соединиться с ними лишь в самом конце, если, конечно, дойдёшь. Для обретения денег много ума не надо, и мне это не любопытно и непонятно. Хозяйственных уважаю… У них всё на месте, и семья, и машина, и дача в порядке, и дома всё прибито-приколочено. Но я бы не смог для этого жить. Но, с другой стороны, если уж ты выбрал творчество, то не скули из-за того, что нет денег и быта. В этом, кстати, отличие ученого от научного сотрудника, который бесплатно работать не будет. Драйву маловато.

         - Я, конечно, утрирую, но выходит, что если кто-то захочет всерьёз заниматься  творчеством, в том числе и фундаментальной наукой, он должен либо родиться сумасшедшим, либо стать им.

         - Это действительно крайность. Хотя подавляющее большинство занимается именно проблемой, а не её решением. А это - второе отличие учёного от научного сотрудника.

         - Для посторонних это синонимы.

         - Посторонние так ничего и не поняли. Исчезла целая эпоха интеллигентов. Учёных, писателей, просто людей. Они ушли, и больше никогда не вернутся. И этот уход знаменует конец тысячелетия. Их уничтожили за годы советской власти. Не только расстрелами и эмиграцией. Их заменяли в течение нескольких поколений партийно-гэбэшными карьеристами и, в результате, заменили совсем. Селекция серости. Слышала это выражение? Селекция серости. И теперь, как бы не пытались, мы не может приблизиться к ним, ушедшим, по широте взглядов. Мы не можем как следует даже сформулировать наши задачи и цели. Ты слышала о братьях Орбели?

         - Конечно. Особенно о Леоне Абгаровиче. Ведь он был врачом, академиком, директором многих институтов.

         - Верно. Но не только. Он занимал пост главного физиолога Советской Армии. Его второй брат, Иосиф, тоже был тоже академиком, но востоковедом, директором Эрмитажа. Ну а третий брат, Рубен, которого они считали, между прочим, самым талантливым из них, насколько я знаю, не имел даже высшего образования. Но он придумал гидроархеологию, которой я и пытаюсь заниматься. У него была мечта – написать историю водолазного дела от античности до современности, которую он не успел осуществить. Рубен Орбели владел двенадцатью языками, в том числе староитальянским. И он перевёл фрагменты рукописи Леонардо да Винчи, хранившейся в публичной библиотеке и описывающей изобретённые им приспособления для плавания под водой. Но Леонардо писал справа налево левой рукой, меняя местами буквы и слоги. То есть, Орбели фактически расшифровал рукопись. Вот это была работа!

         - А ты считаешь, что такие люди сейчас не рождаются?

         - Рождаться-то они рождаются. Но им пробиться сложнее. За несколько последних десятилетий сложилась целая система. Как правило, перед защитой кандидатской и докторской, человек отдаёт все свои идеи собственному шефу, а когда сам становится таковым, остаётся в научном смысле голым и вынужден так же обирать своих подчинённых. Да, я забыл о самом главном. Самое главное в науке – учителя. Они закладывают твои будущие успехи, и я не верю в существование гениев, не имевших предшественников и учителей. Открытия и Эйнштейна, и Дарвина состоялись лишь потому, что они уже вызрели, до определённой степени, в умах некоторых их коллег. И не встреть в университетских коридорах Иван Петрович Павлов Илью Фаддеича Циона, он не стал бы великим физиологом и нобелевским лауреатом.

         - Так кто же из нас историк, а кто врач?

         - Мы, наверное, просто интеллектуалы, - иронично сказал Андрей.

         - И это замечательно!

         - Не знаю. Чем интеллектуальнее человек, тем больше вероятность совершения им глобальной трагической ошибки. Дурак менее способен на непоправимую глупость.

         - Андрей, - мягко сказала Лена. – Тебе придётся пересдать анализ крови. Там не вполне понятная картина, скорее всего, чего-то напутали в лаборатории.

         - Только ради тебя, - неожиданно легко согласился Андрей. – При условии, что ты опять ко мне приедешь. Утром отвезу тебя и пересдам. Опять натощак?

         - Не беспокойся, на этот раз нет, – рассмеялась Лена. – Я сама приготовлю тебе завтрак…

 

                                                        ПЯТНИЦА

 

         Они лежали в темноте и в тишине, вне времени, окружённые полуугадываемыми очертаниями предметов.

         - Как жалко спать, - прошептала Лена. – Вдруг мы не проснёмся?

         - Мы обязательно проснёмся, - тихо ответил Андрей. – А если и умрём, то воскреснем. Лишь бы будильник не подвёл. Будитель и возбудильник.

         - Я тебе нравлюсь в постели? – вдруг спросила она.

         - Ты мне везде нравишься. Знаешь, я где-то читал, что бывают женщины только для постели, а бывают только для общения.

         - Да-да,  читал, конечно.., - усмехаясь, перебила его Лена. – А я женщина для чего?

         - Для любви.

         - Наверное, в прошлой жизни я была проституткой… А в нынешней – набитая дура.

         - Почему?

         - Мне всё ещё не верится, что ты по-настоящему любишь меня, что такое может быть на самом деле, без фальши или корысти, пусть даже самой незаметной.

         - Мерилом любви является только жизнь. Жизнь и любовь… Всё остальное не имеет столь большого значения.

 

         …Утром, в начале десятого, Андрей вышел из поликлиники, прижимая большим пальцем ватный тампончик к подушечке безымянного. Он не знал, куда пойти и чем занять себя до окончания врачебной смены. Обещанный директору подробный проект диссертации не позволял явиться в институт, а гонять машину домой, сидеть там несколько часов в одиночестве и ехать обратно не хотелось.

         Андрею вдруг вспомнилось, как, получив почтовое извещение о присвоении ему кандидатской степени, он машинально засунул его между страницами одной из полутора десятков книг, привезённых из экспедиции, и удивился, что ею впоследствии оказались сочинения Венедикта Ерофеева, после чего часто рассказывал друзьям и подругам, что способен совершенно случайно заложить любым дипломом отличия книгу про пьянку или про что-то другое, противоречащее непорочной эстетствующей науке. «Девушки должны собирать цветы, ибо это вырабатывает в них навык низко нагибаться». Это Веня здорово сказал. Жаль, что не бывает электрички, отходящей, скажем, в три шестьдесят две. В ней можно было бы ехать и думать, глядя в окошко, о написании толстенной научной монографии, на которую бы делали ссылки все археологи мира, включая Звягинцева, и на основании которой ему напрямую, без защиты диссертации присвоили бы степень доктора исторических наук.

         Андрей отправился гулять. Просто так, безо всякой цели. Через полчаса он присел покурить на одну из редких скамеек, окаймлявших длинный бульвар, сжатый по бокам двухполосными улицами. На другом конце скамьи сидели две молоденькие студентки-прогульщицы, шумно занятые разгадыванием кроссворда.

         - Дяденька, - обратилась одна из них. – Вы не подскажете, кто написал «Новый Органон»?

         - Не знаю, - ответил Андрей, обидевшись на «дяденьку», - Но думаю, что название, вероятно, автору подсказала вдова, на которой он женился.  

         Девчонки прыснули от смеха и вновь углубились в пустое содержимое пересекающихся клетчатых столбиков. Андрей пожелал им здоровья в учёбе и побрёл дальше.

         Осень запаздывала. Жёлтой травы и листьев нигде не было видно. Андрей вспомнил, что в нескольких автобусных остановках отсюда находился автомобильный рынок, где можно было поискать детали для его машины, что было делом весьма затруднительным, поскольку такая модель уже давно не выпускалась.

         …Рынок в эти ранние часы был не особенно суетлив, и заполнен, в основном, завсегдатаями. Андрей обошёл его вдоль и поперёк, время от времени пожимая пропитанные маслом и бензином руки и заводя краткие диалоги на шоферском диалекте.

         Его внимание привлёк дорого и небрежно одетый мужик, куривший длинную сигарету, сидя в открытой кабине чёрного «Вольво».

         - Вы, случайно, не знаете, не продаёт ли кто-нибудь детали для пожилых шведских машин?

         - Нет, не знаю. Но могу навести на цельную и молодую. А что именно нужно?

         - Да я бы купил «Сааб-90» на запчасти. Целиком.

         - Ну-у, такие телеги сейчас даже и не перепродают. Она и стоит-то всего ничего. Вот, кстати, хочешь «Вульву»? Уступлю недорого.

         - Угнанная? – догадался Андрей.

         - Ты этого не говорил, а я не слышал, - посуровел мужик.

         - Извини. Я не хотел тебя обидеть. Хорошая машина, но мне её не потянуть.

         - Профессионалы дешёвых не угоняют, - смягчился мужик. – Сам посуди. Только услуги специалиста, даже не подходящего к машине, дистанционно отключающего сигнализацию – тысяча баксов, плюс – текущие расходы, налоги… Так что дешевле 12-15 штук не рентабельно.

         - Какие налоги? – удивился Андрей. – Я понимаю, менты…

         - Какие менты? – в свою очередь удивился мужик.

         …Андрей медленно шёл среди незнакомых новостроек, пока не заблудился окончательно. Названия улиц он припоминал, но не знал, двигается ли в сторону поликлиники или нет.

         Заказав кофе в открытом придорожном кафе, Андрей спросил об этом продавщицу, которая знала местоположение поликлиники не лучше его, но сообщила, что нужно будет пересаживаться с автобуса на автобус, а они ходят крайне редко.

         Сидя за столиком, Андрей задумал написать Лене какие-нибудь шутливые стихи. Интересно, когда у неё день рождения? Наверное, она Дева. Спокойная, женственная.

                                      Метаморфозы зодиака:

                                      Кто Девой был, тот станет раком.

 

         - Какая же дрянь у меня в голове, - подумал он, вставая.

         Решив поймать такси, Андрей вышел к ближайшему перекрёстку и закурил. Согласно городской примете, машина должна была появиться не позднее первой затяжки… Примета не подтвердилась, и ему пришлось ждать довольно долго, пока вдали не показалось такси с пассажиром.

         Андрей поднял руку, и жёлтый автомобиль остановился.

         - До академической поликлиники довезёте? Это недалеко.

         - А где она?

         Андрей назвал приблизительный адрес.

         - А-а, знаю. Это нам по пути. Садись.

         Пассажир, подвыпивший лысоватый мужчина, видимо, прерванный на полуслове, охотно продолжил детальный рассказ о многочисленных любовницах, разбросанных среди работы и семейных знакомых. Любовниц, по его мнению, надлежало иметь в количестве 10-12 штук и пользовать по мере надобности и сил. Именно такое количество могло обеспечить бесперебойный процесс, приносящий столь значительное моральное удовлетворение.

         Андрею вдруг стало противно. Противной оказалась не только манера этого самодостаточного человека махать окольцованной левой и постоянно переспрашивать молчавшего как рыба водителя: «прально?», но и то, что он логично низвёл до уровня собственного мировоззрения смысл и образ существования таких женщин как Лена, оказавшись при этом ненамного хуже, чем сам Андрей.

         - Экая вы, однако же, проблядь, - сказал Андрей, выходя из машины, остановившейся напротив поликлиники.

         Оказалось, что он приехал на целый час раньше необходимого времени, который провёл внутри Сааба, стараясь выдыхать сигаретный дым через открытое боковое стекло…

         - Когда у тебя день рождения? – спросил он подошедшую Лену.

         - Зимою. В феврале, - радостно ответила она, целуя его в щёку. – А что?

         - Да так… Хочется что-нибудь для тебя сделать и я ищу повод.

         - Официальный?

         - Полуофициальный.

         - Знаешь, ты сегодня какой-то светящийся.

         - От того кто светится, остаётся пепел, - продекламировал он. – Я просто рад тебя видеть. Так рад, что сгораю изнутри.

         - Это, скорее, от голода.

                 - И от этого тоже. Я только кофе выпил.

         - А я вообще ничего. Нам надо купить поесть. А то наши белки сгорят. А жизнь, по Энгельсу, есть способ существования белковых тел, существенным моментом которой…

         - Никогда не слышал большей ахинеи, - перебил он её, заводя мотор.

 

…Они сидели на ковре перед телевизором посреди разбросанных видеокассет с экспедиционными записями.

         - У меня есть только одна кассета с художественным кино – «Горец». Я смотрел его раз сто и до сих пор не понимаю, почему он так мне созвучен.

         - Я видела какие-то фрагменты. Честно говоря, мне не очень понравилось.

         - Ты, наверное, смотрела продолжение – «Горец-2» или «-3», а потом ещё показывали сериал. Это уже халтура. А в первом есть и чудесная лирическая линия и  интересная философия, хотя я, действительно, не понимаю… Впрочем, всё как обычно – добро и зло, жизнь и смерть. Наверное, мужчина не должен жить дольше женщины. Поэтому в паре он, как правило, старше. Что-то в этом есть…

         - На сколько мужчина старше женщины, значения не имеет. Гораздо важнее то, сколько они проживут вместе.

         - Знаешь, меня всегда потрясали книги, где молодая героиня любила взрослого героя и умирала. «Хомо Фабер» Фриша, «Последний взгляд» Олдриджа… Это ведь громадная трагедия и в отношении прекращения молодой нереализованной жизни как таковой, и для того человека, который остался жить и нести всё это в себе.

         - Утешай себя тем, что пожилые мужики умирают гораздо чаще, чем молодые девушки. Я слышала рассказ о том, что, когда тяжело заболела семилетняя девочка, родители которой были давно в разводе, а мать повторно вышла замуж, то  отец девочки, не видевший ребёнка несколько лет, узнал о её болезни и сутки просидел в холле операционного отделения. Ждал и молился. И наутро умер. А девочка выздоровела.

         - Выходит, он взял в себя её болезнь. Ты уж постарайся пореже рассказывать такие истории. Мы и без того несчастные. Может быть, в некотором смысле, ещё несчастнее, чем поколение наших родителей. Ведь такие понятия как любовь, юность, счастье существовали всегда, даже в концлагере. И они постоянно во что-то верили. Верили в победу над фашистами, в перемены шестидесятых… А мы уже не верили ничему, никому и ни во что.

         - Но зато мы видели и альтернативу. У нас был выбор.

         - Альтернатива оказалась ещё более обманчивой. Особенно для них. С этой точки зрения, мы, конечно, гораздо счастливее, приспособленнее. Их-то обманули по полной программе. Хотя, и тогда, и сейчас сохранить себя довольно трудно. Не пойти на панель так называемой общественной деятельности, где уже много нашего брата тусуется. За бабки, за власть… Да ну их всех к чёрту, Лена! Давай лучше подумаем, как провести выходные.

         - Послушай, Андрюша, ты, ведь, наверное, устал от меня.

         - Не выдумывай.

         - Ты, как только устанешь или почувствуешь раздражение, скажи, и я уйду.

         - А сама-то ты от меня не устала?

         - Нет. Просто всё это непривычно. И неприлично.

         - Тогда давай подвергнем себя суровому испытанию. Проведём вместе оба выходных. Не расставаясь.

         - В выходные я сплю до двенадцати.

         - А вот этого я тебе не обещаю. Впрочем, пусть это будут безвыходные выходные.

 

                                               СУББОТА

 

                            Рождался мир из тысячи частиц

                            За несколько секунд до пробужденья,

                            Последнее цветное сновиденье

                            Ловила ночь за кончики ресниц,

                            Под сенью голубиного крыла,

                            Замедленно скользящего к рассвету,

                            Застыло очарованное лето

                            С задержанным дыханьем. Ты спала…

 

         Андрей отложил карандаш и оглянулся на спящую Лену. Он встал более часа тому назад, сел за письменный стол и написал стихотворение, подолгу раздумывая над каждой строчкой, но, зато, почти без исправлений.

         - Ты где? - не открывая глаз, спросила Лена.

         - Я всегда рядом, - ответил он, подходя и опускаясь на корточки.

         - Который час? – прошептала Лена, беря его ра руку.

         - Одиннадцатый.

         - Значит, я привыкла к твоей кровати, если так долго сплю.

         - Ты в ней хорошо смотришься.

         - Иди ко мне, полежи рядом. Просто полежи…

 

         Они поздно завтракали, затем поздно обедали, смотрели «Горца» и ужинали, разговаривая о вещах, обыденных и простых, что позволило им выяснить множество подробностей о привычках друг друга. Тем не менее, такой приземлённый диалог дал не только гораздо больше взаимной информации, чем все их прошлые беседы, но и как-то естественно перешёл в обсуждение особенностей совместного проживания…

         - Как видишь, я не только не похотлив, но и не прихотлив, - сказал Андрей.

         - Да, судя по твоим рассуждениям, ты – настоящая находка для одинокой женщины. И как это тебя никому не удалось окрутить повторно?

         - Я тебя дожидался, - улыбнулся Андрей. – А ты немного запаздывала. Хотя нет, мы встретились как раз вовремя. И, должен признаться, что впервые получаю от болезни столь большое удовольствие. Кстати, а горло-то уж два дня как не болит.

         - Ещё бы! Постоянное наблюдение, плюс психотерапия.

         - То есть, ты заодно исполняешь здесь свои служебные обязанности? – подхватил тему Андрей, но эти слова неожиданно прозвучали с оттенком злости.

         Лена испуганно посмотрела на него.

         - А ты сам-то как думаешь?

         - Я думаю, что если бы все врачи были столь же ответственными, то здесь ещё сидели бы хирург, невропатолог, глазник, отоларинголог и прочие специалисты. Но ты меня к ним почему-то не направила.

         - Направлю в понедельник. Кстати, невропатолог и хирург у нас – мужчины.

         - Только не это! – воскликнул Андрей. – Сжальтесь надо мною, доктор!

         - То-то же, - смилостивилась Лена. – К тому же, не глазник, а офтальмолог или хотя бы окулист. Так ты и профессию гинеколога переделаешь сообразно названию предмета его забот.

         - Знаешь, что мне в тебе, кроме всего прочего, нравится? – спросил Андрей.

         - Что?

         - С тобой не скучно.

         - При тебе тоже не особенно расслабишься. Десять раз подумаешь, прежде чем что-либо произнести.

         - Как? Всего десять?

         - Ты хочешь чтобы я всё время молчала?

         - Нет. А вы, женщины, хотите чтобы мы что-нибудь по десять раз делали, прежде чем слово сказать?

         - Да. Я так хочу, - улыбнулась Лена. – Так что терпи, если уж ты меня дождался. Хотя, наверное, твоя женщина – не я. Она моложе.

         - Ну, тогда она ещё не родилась. Её произведут на свет лет через двадцать и, когда она созреет, я уже успею, как говорят подводники, отбросить ласты. А пока, даже если я узнаю, что на свете существует женщина лучше тебя, то и не подумаю её искать.

         Они не придали произнесённым словам никакого значения, не заметив их прохладной пустоты, залога будущей отчуждённости, рано или поздно настигающей большинство влюблённых пар. Они были знакомы всего пять дней и лишь сегодняшнюю субботу провели, не расставаясь, под одной крышей. Они ещё постоянно смотрели друг на друга и наблюдали, умиляясь открытию подробностей характеров и выражений лиц. Они легко провели этот день и легко заснули, не тревожимые запоминающимися сновидениями. Они ещё не снились друг другу и стремительно скользили в глубинах подсознания, не отражаясь и не запечатлеваясь в нём, неуловимые и одинокие…

 

                                               ВОСКРЕСЕНЬЕ

 

         Парк, уставший от летнего неистовства, готовился к переоблачению, предчувствуя холода. На аллеях одиноко лежали первые опавшие, ещё зелёные листья. Тёплое небесное море бережно покачивало разбросанные архипелаги юных облаков. Охраняемые хозяевами собаки, нагулявшись, ушли по асфальту, а время опохмелённых посетителей ещё не наступило.

         Андрей и Лена молчаливо брели, огибая овал заросшего опустившегося пруда, сообщающегося узкой протокой с заброшенным искривлённым каналом.

         - Ты часто гулял здесь? – спросила Лена.

         - Только в школьном возрасте.

         - Есть что вспомнить?

         - Конечно. Например, здесь я видел утопленника, выловленного из этого канала. У него было раздутое зелёно-синее лицо.

         - Если бы я была психоаналитиком, то могла бы предположить, что это связано с тем, что ты стал водолазом.

         - Эта была бы чересчур смелая гипотеза. Здесь раньше стояли теннисные столы, и мы приходили сюда играть. А за трамвайными путями, в менее ухоженной части парка, мы бегали на лыжах. Но, как видишь, не лыжником, не теннисистом я не стал.

         - Ты любишь спорт?

         - Не безумно. Раньше много играл в футбол, плавал в бассейне. А теперь перед экспедицией побегаю по утрам месяц, наберу форму и всё. Но, как видишь, я ещё ничего…

         - Ты даже очень ничего.

         - Очень ничего?

         - Не придирайся к словам. Ты прекрасно понял, что я хотела сказать. И тебе это понравилось.

         - Да. Спасибо. И ещё спасибо за то, что ты меня сюда затащила. Тут многое изменилось и мне интересно сравнить… Но знаешь, изменилось, в основном, не в парке, а вокруг него. Этот парк, как и мой дом, многое пережил и переживёт.

         - Что ты имеешь в виду под «вокруг»? Страна стала другой?

         - В чём-то, конечно, другой. Ну, например, ниша, которую в стране раньше занимали евреи, теперь принадлежит гомикам. Но, в целом, мир не перевернулся. Он вообще с самого своего начала не особенно склонен к серьёзным переменам. Таким его создал Бог, который дал нам жизнь и среду существования. Остальное придумали религия и государство. Цивилизация. Общество грамотных горожан.

         - Что-что?

         - Это научное определение цивилизации, которая возникла, когда люди обнесли своё поселение обводной стеной и придумали письменность.

         - Интересно…

         - История – самое интересное занятие на свете.

         - После медицины.

         - И после истории медицины.

         - И медицинской истории.

         - Вот это точно. Интересней собственной истории болезни ничего прочесть невозможно.

         - Ты рассказывал о школьных друзьях, - сменила тему Лена. – И ни слова о школьных подругах. А как же первая любовь?

         - Странное это понятие – «первая любовь». Если честно, то их было несколько.

         - Как это?

         - Я помню ту девчонку, которая училась с нами до восьмого класса, а потом переехала. Я был влюблён в неё, как и многие другие, хотя не понимаю, почему. Мне ведь совсем не нравятся толстушки. А впервые поцеловался я с другой девчонкой, уже в девятом классе.

         - И до этого ни-ни?

         - Нет. Честно.

         - А всё остальное?

         - Всё остальное началось сразу после школы. Потом я женился, жил в семье, развёлся, встречал кого-то и до, и во время, и после женитьбы. Но никого в себя старался не впускать.

         - Чего ты боялся?

         - Это не то слово. Если я чего и боялся, то только ошибки и разочарования. И потом, чем больше живёшь один, тем труднее поменять привычки. Но, кажется, на этот раз я готов их поменять. Через некоторое время. Хотя теперь я сам не хотел бы стать объектом разочарования.

         - А что, твои одноклассницы тоже больше не живут в твоём доме?

         - Нет. Ведь это старый дом и старый район. Город строился, и люди переезжали. До недавнего времени я изредка встречал только Лильку-ветерана труда.

         - Почему ветерана?

         - Да она лет двадцать пять делает трудящимся минет на Московском вокзале. Не меньше.

         - Какой ужас!

         - Не беспокойся. Я её не трудоустраивал.

         - Ладно, Андрюша. Спасибо и на этом.

         - Я тебя шокирую своим натурализмом? – спросил он.

         - Меня сложно им шокировать. Я же врач.

         - Да, твои медицинские страшилки посильнее будут.

         - Разве я тебе их рассказывала?

         - Можно считать, что нет. Так, самую малость.

         - Я больше не буду, - сказала Лена, прижимаясь и повисая на его руке.

         - Наверное, гуманитарии слишком впечатлительны, - ответил Андрей, ненароком высвобождая руку. – Нам нельзя болеть и слушать рассказы о болезнях. Лучше уж сразу, а ещё лучше во сне.

         - Понятно. Просыпаешься, а ласт-то и нет.

         - Умница, - рассмеялся Андрей, на мгновение приобнимая её.

         Они ещё долго гуляли, болтая о разной ерунде, обмениваясь лёгкими колкостями и примирительными поцелуями. Однако, Андрей всё чаще ловил себя на мысли, что ему хочется побыть одному. В отличие от Лены, он продолжал подразделять время на потерянное и полезное, заполненное работой, по которой всё отчётливее скучал. Вскоре Лена заметила, что он почти не слушает её.

         - Андрюша, - сказала она, остановившись и опустив глаза. – Я не даю тебе работать. Давай, вернёмся, я приготовлю тебе обед и уеду.

         - Завтра понедельник – завтра и поработаю, - ответил он. – Пока ты будешь на приёме.

         - Этого для тебя мало.

         - По времени – действительно мало. Я привык проводить за книжками-бумажками часов по десять, а когда уставал – позволял себе не работать.

         - Подолгу?

         - День, иногда – два. Не больше. Но теперь я претворю в жизнь мечту коммунистического руководства, когда учёные, как и поэты, музыканты и художники будут творить лишь в отведённые рабочие часы, а отдыхать – в обеденный перерыв, вечерами, в выходные и по праздникам. Я застал период, когда от нас это требовали.

         - И что же вы делали?

         - Как правило, не соблюдали. Но, порой, демонстративно брали портвейна и до обеда на рабочем месте осваивали, а в обед покупали ещё. Идеальное было время для лентяев, карьеристов и бездарей. А мы, даже отоспавшись после пьянки, чего-то успевали делать по ночам.

         - То есть, когда я буду приходить с работы, ты будешь уже «никакой»?

         - Так точно! Трудно «вы» сказать и «не вы» сказать, - пропел Андрей. – Господи, как же они нас имели! То фундаментальщиков обяжут повышать какую-нибудь яйценоскость сельского хозяйства, то от прикладников потребуют расчётов на молекулярном уровне. И люди были вынуждены врать. А от археологии, допустим, какой практический выход? Уж и не помню, как с шефом выкрутились в кандидатской. Всё-таки, память – хорошая штука! Не запоминает всякое барахло.

         - Я не уверена, что сумею создать тебе необходимые условия, - сказала Лена. И из меня вряд ли получится профессорская жена, хранительница, и всё такое прочее…

         - Об этом не беспокойся. Я сам приспособлюсь со временем. Главное – преодолеть переходный период.

         - Но если я всё-таки поеду сегодня домой, ты не очень обидишься? - спросила Лена.

         - Обижусь, конечно, - солгал Андрей и добавил. – Я могу отпустить те6я лишь для того, чтобы ты собрала свои мысли и вещи. А какой-нибудь дополнительный шкаф для них мы прикупим.

         - Мои мысли и так здесь, Андрюша.

         - Значит, меньше перевозить. Впрочем, я тебя не заставляю. Переезжай, когда созреешь.

         Он не знал, настаивать ли дальше, и не мог разобраться в себе. Нарастающее желание побыть в одиночестве мешало оставить её, а неосознанная ревность – отпускать. Отпустить Лену было бы, наверное, дальновиднее, но он упросил её остаться до завтра…

 

                                               ЯНВАРЬ

 

         Был день. Андрей курил на кухне, глядя на двор через наполовину заиндевевшее окно. Утратившие гибкость деревья торчали обособлено и прямо, вытянув во все стороны многочисленные окоченевшие руки.

         Зима выдалась устойчивой и ровной, без чрезмерных морозов, оттепелей, снегопадов и слякоти. Его жизнь с Леной была примерно такой же. Лена, помимо всех прочих прекрасных качеств, обладала редкой способностью вовремя замолкать и даже исчезать ещё до того момента, когда Андрея начинало раздражать её присутствие, зная, что через час-другой станет для него желанной и необходимой.

         Она так и не переехала к нему насовсем, хотя жила в его квартире, в общей сложности, по четыре-пять дней в неделю. Андрей тоже приспособился и в её рабочие часы прагматично старался сконцентрироваться на диссертации. Спутницы его холостяцкой жизни, почуяв произошедшие перемены, звонили всё реже, хотя Лена никогда не подходила к телефону, а Андрей ничего о ней им не говорил. Андрей стал чаще бывать в институте, но сидел в курилке не дольше времени, затрачиваемого на выкуривание сигареты. Большинство коллег-приятелей, как ни странно, расценили сей факт положительно и свело предложения о выпивке к пристойному минимуму. Они знали Андрея давно и вполне достаточно для того, чтобы не усомниться в истинно творческих причинах его научного ускорения. И он частенько мысленно благодарил их за это.

         Лена любила. Эта любовь была совершено иной, нежели её прошлые связи. Она жила Андреем, и это чувство совершенно не изменилось после того как предпринятое ею полуподпольное обследование показало значительную вероятность развития у него злокачественного заболевания. Женщина заслонила в ней врача, и она, не обладая неопровержимыми доказательствами именно этой болезни, не верила в неё.

         Марат за всё это время звонил ей дважды. Сперва безо всякого повода, а во второй раз по поводу Нового года. Их менее чем минутные диалоги были напряжённо вежливыми и доброжелательными. Она понимала, что за банальными фразами Мухин прячет не только обиду, но и желание вернуть её, но он представлялся ей неким бездушно-безликим инопланетянином, не вызывающим, как и прочие прошлые мужчины, никаких ассоциаций. Лена вообще не думала о прошлом, да и о будущем задумывалась лишь изредка, растворившись в приятной бытовой повседневности и мелких заботах, которые никак не отразились разве что на её отношении к своим профессиональным обязанностям. И каждый пациент, входящий в дверь кабинета, превращал текущее мировосприятие в субъективно-точную медицинскую науку с отстранённым состраданием и искренним осознанным стремлением помочь и облегчить. Работа естественно и просто стала для неё второй жизнью, не имевшей почти ничего общего с жизнью первой, предначертанной и предназначенной.

 

         Был день. Воспользовавшись пробелом в очереди и недолгим отсутствием медсестры, Лена набрала номер телефона.

         Андрей прошёл из кухни в комнату и снял трубку.

         - Это я, - сказала Лена. – Ну, как ты там без меня?

         - Тоскую, - отозвался Андрей.

         - И что ты делал?

         - Так… Ничего особенного. Работал понемножку.

         - Ты ел?

                           - Конечно. Встал спросонок,

                            И за пельменями следил,

                            И как седьмой счастливый слоник,

                            Поникнув бивнями, бродил.

         Лена засмеялась:

         - Ты – археолог, не раскопавший свой поэтический талант.

         - Я не дописываю стихов. Мне скучно.

         - Я скоро приеду. Только зайду в магазин.

         - Я тоже схожу в магазин, проветрю мозги.

         - Зачем? Я всё куплю.

         - Не волнуйся. Я только в винный отдел.

         - Не вздумай!

         В дверь постучали и Лена быстро распрощалась.

         Андрей недоумённо посмотрел на прерывисто гудящую трубку, положил её на базу и стал собираться за покупками…

 

         Лена пришла ранним смеркающимся вечером. Андрей принял из её рук авоську и отнёс на кухню, где поочерёдно вытащил пакеты с помидорами и огурцами, сметану хлеб и ветчину.

         - Вот это совместимость! – воскликнул он.

         - В каком смысле? – спросила из прихожей Лена.

         - Сама погляди, - и он обвёл рукой симметрично расставленные продукты, купленные им.

         На другом конце стола красовались хлеб, ветчина, сметана и два пакета с огурцами и помидорами…

 

         Они сидели на кухне, за столом, выхваченном светом одноламповой зелёной люстры.

         - Интересно, сколько ещё мы сможем так прожить, нигде и ни с кем не бывая? – задумчиво произнесла Лена.

         - Тебе это не нравится?

         - Наоборот. Очень даже нравится.

         - Знаешь, мы с тобой – как герцогство Люксембург, маленькое и беззащитное. А вокруг – сфера. На улице, в постели, на кухне… И я не хочу никого в неё впускать. Всё, что было у каждого из нас – его личные проблемы. То есть, проблема заключается как раз в том, чтобы ничего способного нам помешать, в сферу не проникало. Сюда же относится и вопрос измены.

         - Господи, да я об этом и не думала!

         - Я тоже. И не собираюсь.

         - А ребёнок?

         - Я не хочу ребёнка. Только ты и я.

         - Ты это говоришь, чтобы не задеть меня?

         - Не поэтому. То, что ты не можешь родить – твоя ужасная трагедия. Но нет худа без добра. Ведь я бы к нему ревновал.

         - Нет, ты бы его любил.

         - Послушай, давай, закроем тему.

         - Ты прав. Хотя я бы очень хотела от тебя ребёнка.

         - Подожди. Скоро я впаду в детство…

 

         Утром они долго не вылезали из постели.

         - Ты поедешь сегодня в институт? – спросила Лена.

         - Вряд ли. Знаешь, раньше я думал, что делаю большую науку, и уходил на работу именно с этой мыслью. А теперь я не хочу никуда уходить от тебя, хотя вынужден это делать из-за денег. Ведь должна же ты что-то есть.

         - А ты?

         - И я, конечно. Вот сейчас ты уйдёшь в ванную, а я буду лежать и дышать запахом твоей подушки. Ты прости, что даже на кухне я всё время кручусь рядом, мешаюсь. Это, наверное, раздражает, но я ничего не могу с собой поделать. Мне постоянно недостаёт тебя.

         - Даже сейчас?

         - Да. Даже сейчас.

         - Но я ведь рядом.

         - Всё равно не хватает. Я постоянно хочу чего-то большего.

         - Большее было десять минут назад, - засмеялась Лена. – Куда же ещё больше? Хотя, если хочешь…

         - Сердцу не прикажешь, - сказал Андрей, приподнимая одеяла и критически осматривая себя.

         - А желудку?

         - Запросто.

         - Я хочу шоколадную конфету.

         Андрей встал, накинул халат и принёс из кухни конфету:

         - Открой рот, закрой глаза.

         Лена послушно выполнила просьбу. Андрей наклонился, поцеловал её и откусил половину конфеты.

         - Это нечестно, - сказала Лена, глядя на его довольную физиономию.

         - Ладно-ладно, жадина, - ответил Андрей, вкладывая ей в рот конфетный огрызок.

         - Я такую не хочу, - пожаловалась Лена, послушно жуя.

         - Пойду, сделаю салат, - предложил Андрей.

         - После конфеты?

         - Ну и что? Ты ведь должна поесть перед работой.

         - Да, осталось не так уж много времени. И добираться час с лишним.

         - Я  же не виноват, что машина сломалась.

         - Не в этом дело. Ты вообще не обязан меня возить.

         - Обязан, не обязан, всё равно надо ждать до весны. Если даже я его сейчас починю, зимой лучше не ездить.

         - А если её продать, занять денег и купить новую? – опрометчиво предложила Лена.

         - Продать Сааба? Да уж лучше твою комнату продать. Приватизировать и продать.

         - Да ты что? Это же, в перспективе, отдельная двухкомнатная. Если я, конечно, бабулю переживу, дай ей Бог здоровья.

         - Чего же ждать? Продашь, получишь деньги и разменяемся на двухкомнатную в менее престижном районе. В том же хотя бы, где и твоя поликлиника. И доплату получим.

         - Ну и как мы будем жить?

         - Как живём, так и будем.

         - Но я же вижу, что ты меня то приближаешь, то отпускаешь.

         - Женская логика, - усмехнулся Андрей. – Начала с машины, а закончила чёрт знает чем.

         - А знаешь, почему твой любимый фильм – именно «Горец»? – не унималась Лена.

         - Ну и почему же?

         - Там одна из женщин говорит герою, что он не позволяет себя любить.

         - Да? – озадаченно произнёс Андрей. – А я и не заметил этих слов. Кстати, тебе не кажется, что мы ссоримся? Причём, по-моему, из-за конфеты.

         - Ой, действительно. Прости меня, Андрюша. Это я виновата, - смущённо пробормотала Лена, вешаясь ему на шею.

         - То-то же. – улыбнулся Андрей. -  Смотри, чтоб в последний раз!

         - Торжественно клянусь… - прошептала Лена.

 

                                               ФЕВРАЛЬ

 

         Две незамужние подруги Лены, распрощавшись, ушли.

         Андрей старался не мешать их болтовне, то и дело исчезая, чтобы, не торопясь, подать что-то к столу, помыть освободившуюся посуду и покурить, ощущая, что его завистливо оценивают.

         Как только за гостями закрылась дверь, Андрей налил в две большие пузатые рюмки коньяк, причём в свою – доверху и, позвав Лену из комнаты, усадил напротив за кухонный стол.

         - Можно и мне теперь сказать тебе пару слов? – спросил он, обнимая пальцами рюмку.

         Лена молча кивнула и настороженно посмотрела в его глаза.

         - Если б меня спросили, что самое главное в женщине… - начал Андрей,

         - Как интересно, - перебила Лена.

         - Так вот. Если бы меня спросили, что самое главное в женщине, с которой живёшь, я бы ответил, что на ней должен отдыхать глаз. Мне очень нравится смотреть на тебя, и когда я, понервничав и попереживав, нахожу тебя взглядом, меня отпускает… Я впервые в жизни счастлив столь долгий срок. Я с удовольствием хожу на работу и с удовольствием прихожу домой. Ты очень много сделала для моей работы. Раньше я частенько себя заставлял заниматься своим ремеслом, а сейчас работаю безо всякого напряжения, как будто играю. Теперь у меня опыт сорокапятилетнего, а энтузиазм – как в двадцать пять лет. И я очень благодарен тебе за то, что ты есть, и продолжаешь терпеть мою эгоцентричную личность. За тебя!

         - Очень хочется плакать, - прошептала Лена, прикасаясь губами к краю поднятой рюмки.

         Андрей выпил до дна.

         - Почему ты не пьёшь? – спросил он.

         - Наверное, жду продолжения.

         - Выпей, а то счастья не будет. А вот продолжение будет обязательно. Только не по поводу и не по пьянке. Лучше я тебе признаюсь, о чём недавно подумал.

         - О чём же?

         - Честно говоря, мне стыдно об этом говорить.

         - Скажи-скажи. Я же любопытная.

         - Я подумал, что боюсь умирать именно из-за того, что не знаю, увижу ли тебя на том свете или нет. А вдруг не увижу?

         - Нам туда ещё рано.

         - Это никому не известно.

         Лена не возражала…

 

         Утром она рано проснулась, лежала не шевелясь, боясь разбудить Андрея, и думала, и вспоминала. Она плохо разбиралась в онкологии, но направленность патологического процесса сомнений не оставляла. Однако, Андрей внешне был настолько здоровым и жизнерадостным, что в правоту данных, предоставленных ей клинической лабораторией, верилось с трудом. Она несколько раз беседовала с онкологом из поликлиники, но показать ей Андрея боялась. Она боялась расстроить наступившую гармонию и не желала никаких перемен в отношениях между ними даже в сторону улучшения.

         …Андрей проснулся, улыбчивый и загадочный.

         - Я сегодня хочу посетить с тобой одно учреждение, - сказал он.

         - Сегодня воскресенье, и все учреждения закрыты, - ответила Лена.

         - Это – открыто. Но лучше туда пойти сразу после завтрака. И не спрашивай меня ни о чём. Ведь ты же любишь сюрпризы.

         Лена, не успевшая стряхнуть озабоченность утренних размышлений, молча пожала плечами и пошла умываться и готовить завтрак.

         Час спустя, они брели по тротуару проспекта, очищенному от снега жестяными дворницкими лопатами и, местами, присыпанному песком.

         - Перейдём на другую сторону, - предложил Андрей, слегка ухватив Лену за левый рукав чёрного зимнего пальто.

         Они прошли ещё несколько шагов вдоль косо отходящей от проспекта улицы и поравнялись с недавно отреставрированной трёхглавой церковью. Андрей, не без труда оттолкнув тяжёлую деревянную дверь, пропустил изумлённую Лену вперёд. Они поднялись ещё на несколько ступеней и вошли во внутреннее помещение.

         Утренняя служба уже закончилась и в церкви было тихо. Лишь несколько прихожан стояли подле больших икон, окружавших алтарь.

         Андрей подвёл Лену к ближайшей иконе, внимательно смотревшей на них скорбными глазами, и тихим спокойным голосом, в котором не было ни тени его обычного усмешливого научного атеизма, произнёс:

         - Господи, я много грешил. Прости меня, насколько это возможно, и не оставляй нас. Я клянусь быть вместе с этой женщиной до тех пор, пока смерть или моя тяжёлая болезнь нас не разлучат. Прости меня, Господи, я не умею молиться. Прости и будь благосклонен к ней. Разреши ей прожить долгую счастливую жизнь. А я буду приходить сюда регулярно, чтобы благодарить тебя за подаренное здоровье и работоспособность. Вот, собственно, и всё. Пойдём, Лена.

         Лена, потрясённая до глубины души, молча последовала за ним.

         - Ты пойдёшь за меня замуж? – спросил он её на улице.

         Лена кивнула, по-прежнему храня молчание. Он зашёл на шаг вперёд, заглянул  в лицо и только тогда увидел, что она плачет…

 

         Отведя Лену домой, Андрей вновь вышел и купил бутылку шампанского и неповторимую белую розу на длинном шипастом стебле…

         - Я бы хотел слышать не рыдания, а слова, - нарочито сурово сказал он, вручая ей цветок в коридоре. – Так ты пойдёшь за меня замуж?

         - Да, - ответила Лена ясным спокойным голосом. – Извини, я не выдержала ещё в церкви. Ты очень много на себя взял. Прости ещё и за то, что  сама не  поклялась перед иконой. Не смогла и слова произнести…

         - Ничего. Ещё неизвестно, кто из нас до конца будет верен этой клятве, - перебил её Андрей.

         - Я теперь твоя жена. И, если не хочешь, то можешь официально на мне не жениться.

         - Ты не хочешь со мною в ЗАГС? – спросил он недоумённо.

         - Честно говоря, очень хочу, - пряча глаза, прошептала Лена…

 

         Андрей проснулся около девяти, почувствовав, что Лена встаёт с постели.

         - Ты куда? – спросил он. – Тебе же сегодня к двум часам.

         - Я забыла тебе сказать. Мне нужно ко врачу.

         - Тебе???

         - Да. У нас ведь тоже бывают медосмотры.

         - Так, - сказал Андрей. – Семейная жизнь началась. И вместе с ней – тайны, недомолвки, заначки… Хотя шпионка из тебя не получится.

         - Это почему?

         - Ты часто бормочешь во сне. Я сначала прислушивался, а потом перестал. Это – как читать чужие письма.

         - У меня нет от тебя секретов…

 

         Отсидев длиннющую очередь в районной женской консультации, Лена попала на приём к пожилому специалисту.

         - Ну, дорогая моя, - жизнерадостно спросил он. – Сколько детей? Какие проблемы?

         - У меня нет детей. – ответила Лена.

         - Это как это нет? Такая красивая и молодая! Это вы себя так бережёте? Или это вас берегут?

         - Не знаю, как сказать. Ни то, ни другое. У меня с этим – большая проблема, но, быть может, она всё же решаема?

         Гинеколог долго осматривал её, изучал принесённые справки и, затем, долго участливо говорил, задержав очередь минут на сорок.

         - Короче говоря, коллега, - резюмировал он. – Я бы мог порекомендовать вам  новейшие нетрадиционные методы лечения и последующего оплодотворения, в том числе за границей. Скажем, в Израиле. Но шансов у вас почти нет.

         - Я не хочу оплодотворяться нетрадиционно.

         - Мало ли, чего вы хотите! Я же не шарлатан. Так что думайте. Шансов, действительно, мало. Да и дорого это всё. Для человека среднего достатка – запредельно дорого. Может, усыновите кого-нибудь? Или удочерите? Поверьте, по большому счёту, разницы между своим и не своим ребёнком не существует. Лишь бы он был здоров.

         - Спасибо вам, доктор, - грустно сказала Лена. – Я подумаю.

 

                                               МАРТ

 

         К Андрею приехали друзья, асы водолазного дела, высокий и статный подполковник Геннадий Синицын и, более старший по званию и по возрасту, низкорослый лысоватый полковник Евгений Шмитько, дослуживающий последний год.

         Шмитько и Синицын подружились лет пятнадцать назад, когда во время тренировочного спуска, в барокамеру им подали специальную гелио-кислородную смесь, предназначенную для дыхания на глубине более шестидесяти метров. Через некоторое время легчайший гелий частично отслоился от кислорода и поднялся вверх, где и находилась голова Синицына, который вскоре упал на пол подле ног ничего не понявшего поначалу Шмитько, голова которого располагалась сантиметров на тридцать пониже, там, где кислорода было вполне достаточно. Евгений оказал Генке первую, но не последнюю помощь и, с тех пор они периодически поочерёдно спасали и выручали друг друга из цепких лап смерти, милиции и жён.

Андрей познакомился с ними случайно, в пивном баре, куда зашёл в футболке с изображением аквалангиста, подаренной калифорнийскими коллегами. Позднее, ему удалось, миновав многочисленные препоны, отделяющие ныряльщиков-любителей от профессиональных водолазов, попасть в группу, проходившую стажировку под руководством Синицына, который за короткий срок сделал из Андрея настоящего акванавта, владеющего всеми видами снаряжения и, что самое главное, полностью владеющего собой в любых подводных ситуациях, неторопливого и хладнокровного. «Водолаз должен быть ленивым и тупым, а голова ему нужна для того, чтобы нажимать ею на травящий клапан скафандра», - любил повторять Синицын.

         Они встречались с Андреем по нескольку раз в год, как правило, у него, выпивали литр-другой водки и разъезжались по домам, Синицын на метро, а Шмитько, живший в Петродворце - на трамвае и электричке.

         Лена, заранее оповещённая Андреем об их приезде, предпочла заночевать по месту прописки и появиться после работы завтрашним днём, во избежание, как она выразилась, участия в маневрах военно-морского флота…

         Маневры удались. В каждом из их участников сидело уже по 0.6, но, благодаря хорошей закуске и регулярным тренировкам, никто и не думал выпадать в осадок, будучи, по русскому определению, лишь «немножко выпимши».

         - Ты чё-то сегодня, Андрюха, мало говорливый, - выговаривал ему Генка. – Порой куда-то мысленно исчезаешь и сидишь, будто воды в рот набрал. Вот я слышал, что один мужик тоже воды в рот набрал, когда зубы чистил, да и утонул на хрен. Лучше наливай по стопке и расскажи чего-нибудь.

         Андрей налил всем по полному 50-граммовому стопарю. Они выпили, и он рассказал коротенькую историю про то, как в одной из экспедиций сгорела палатка вместе с вещами и документами археолога, от которых остался лишь обожжённый клочок паспорта, на котором значилось «еврей» и, пониже – номер.

         Затем они выпили за писателя Рубингранаткагора, за путешественника Хера Туйердала, за поэта Айгешата и за скульптора Ркацители...

         - А как ты, Андрюха, пребываешь со своей докторшей? Официально, или пока нет? – спросил Генка.

         - Можно считать, официально, - плохо выговаривая последнее слово, ответил Андрей. – Всё никак не соберусь подать заявление. Я не спешу, а она не настаивает.

         - Ладно, пора на базу, - сказал уже изрядно захмелевший Шмитько, обращаясь к Синицыну. – Давай, салабон, последний тост.

         - За чётность! - – торжественно произнёс Геннадий, и это означало, чтобы количество погружений не превышало количества всплытий.

         Они выпили и прошли в прихожую. Офицеры надели шинели, пожали хозяину руку и шумно спустились по лестнице.

         Андрей убрал со стола, разбив тарелку о край раковины, доложил Лене по телефону о завершении маневров и отправился спать…

 

         Часов в восемь утра зазвенел телефон. Звонила жена Шмитько:

         - Извини, что рано беспокою. Мой не у тебя вчера был?

         - У меня. Он и ночевал у меня, - выпалил спросонья Андрей. – Недавно ушёл.

         - Не сочиняй. Ночевал-то он дома. И сейчас ещё ночует. А я из-за службы его, привыкла вставать чуть свет. И вот, подхожу сегодня случайно к вешалке, а на шинели – погоны подполковничьи. Полчаса на табуретке сидела, переживала, что разжаловали за пьянку. Это перед пенсией-то.

         - Как разжаловали? – удивился Андрей. – Мне он ничего не говорил.

         - Ну вот. Потом я додумалась Машке Синицыной позвонить. А она тоже пораньше встала и, увидав мужнину шинель, не только вчерашнее простила, но и начала торжественный завтрак готовить, графинчик в морозилку поставила, по поводу полковничьего звания.

         - Ой, ё…, - догадался Андрей.

         - Правильно. Пригляделась я повнимательней, а шинель-то – длиннющая. Генкина, значит, шинель.

         - Это моя вина, - сказал Андрей. - Не углядел. Но нет худа без добра. Хорошо, что не забрали.

         - Ты не думай, что мы с Машкой к тебе с претензиями. Претензии начнутся, когда эти козлы водоплавающие проспятся, да на службу начнут звонить, что, мол, задерживаются. Вот ведь, дослужились до того, что даже в часть могут опоздать.

         - Ну, зачем ты их так?

         - Да надоело, что не пьют, а напиваются как животные.

         - Животные не употребляют алкоголь. За исключением случаев, когда их обманут или заставят, - мудро изрёк Андрей, сам искренне желая в этот миг превратиться в любую непьющую скотину. – Но у меня есть и хорошие новости.

         - Хорошие?

         - Да. Я скоро женюсь. И хочу, чтобы вы пришли на свадьбу. И чтобы все мы дружили домами. Идёт?

         - Так вчера вы по этому поводу?

         - Конечно, - соврал Андрей. – Устроили натуральный мальчишник, хотя и не накануне свадьбы.

         - Тогда другое дело. Поздравляю тебя, родной.

         - Слушай, позвони Машке, скажи, чтоб она вернула графинчик в холодильник. И сама поставь. Договорились?

         - Ладно-ладно. Он у нас завсегда поутру там. И твою будущую научим. Желаю счастья.

 

                                               АПРЕЛЬ

 

         - И долго ты будешь так работать, чуть ли не в две смены? – спросил Андрей.

         - Не более пары недель, - ответила Лена. – Это обычное дело при эпидемии гриппа.

         Они ужинали на кухне, без особого аппетита поглощая любимый гарнир из жареной длинными ломтиками картошки. В последнее время Андрей стал ощущать малейшие изменения вкуса пищи, и это ему не нравилось, поскольку даже тончайшая прогорклость или дрянная добавка вызывала неприятное подташнивание.

         - Ты сильно устаёшь, - сказал он.

         - Это не самое страшное.

         - А что, по-твоему, самое страшное?

         - Страшно то, что каждый день в Питере заболевают две тысячи человек, из которых полтораста госпитализируются. Знаешь, сегодня мне рассказали историю…

         - Очередную страшилку? – перебил Андрей.

         - Ну почему обязательно страшилку? Если не хочешь слушать, я не буду рассказывать.

         - Прости пожалуйста. Я весь – внимание.

         - У одной старушки заболел сын, и она пошла помолиться за него. В этот день был православный праздник, и в соборе было много людей. Она долго молилась, целовала икону, заразилась, заболела тяжёлым гриппом и … сердце не выдержало…

         - Не понимаю, почему мы используем Интернет, но не закрываем храмы во время эпидемий, - сказал Андрей.

         - Да, - продолжила Лена. – Эта трагедия усугубляется ещё и тем, что её сын работает главным эпидемиологом города. Я с ним училась.

         - Мне кажется, что смерть и болезнь – разные вещи, и смерть редко зависит от самой болезни. К тому же она духовна, а болезнь – телесна.

         - Что-то в этом есть. Но мы не можем лечить смерть и лечим именно болезнь.

         - Вы не можете вылечить. Лекарствами и процедурами можно лишь перевести организм на другой уровень функционирования. Болезни вообще не лечатся.

         - А трихомоноз?

         - Уела… - признался Андрей. – И насчёт самого страшного ты тоже права. Мы даже не осознаём своего счастья, когда здоровы сами и здоровы наши родные и друзья. Хотя, эпидемия – тоже страшно. Я вообще боюсь эпидемий. Боюсь в более широком смысле. Эпидемий стукачества, тоталитарных идеологий, национализма…

         - В этом отношении, нынешняя Россия – не такая уж плохая страна. Она велика, и антисемиты и прочие националисты почти бесследно растворяются среди нормальных людей.

         - Не так уж и бесследно. К тому же ты забываешь о возможности развития цепной реакции. А, между тем, единственный способ покончить, например, с сионизмом -–не напоминать еврею о том, что он еврей.

         - Андрюша, ты сказал, что я устала, - осторожно начала Лена.

         - Это внешне на тебе никак не отразилось.

         - Спасибо. Но я хотела сказать, что ты тоже устал от работы.

         - Есть немножко. Старость – не радость.

         - У меня к тебе предложение.

         - И у меня к тебе.

         - Какое?

         - На днях подаём заявление. Чего дальше тянуть-то?

         - Ты же знаешь, я с удовольствием. Но со дня его подачи до официальной регистрации нужно ждать, как минимум, несколько недель.

         - Ну и что?

         - Я бы хотела, чтоб ты недолго полежал в больнице… Отдохнул, а заодно и пообследовался.

         - На кой предмет?

         - Ни на какой. Там ты сможешь работать, а на выходные приезжать домой. Теперь это можно. А мы тебя подлечим, провитаминизируем… И вообще, дней десять-пятнадцать больничного режима в год очень полезны. Назначим тебе массаж, бассейн, коктейли…

         - Коктейли?

         - Лечебные безалкогольные коктейли. Например, с пустырником.

         - Какая дрянь! – воскликнул Андрей. – Но, между прочим, я догадался… Если у меня чего-нибудь обнаружат, ты за меня не выйдешь.

         - Конечно нет, - улыбнулась Лена. – Но ты на это не очень-то рассчитывай. Ничего серьёзного у тебя не найдут, и я таки стану твоей женой, если не передумаешь. А ты – моим мужем.

         - Знаешь, кто такие черти? – неожиданно спросил Андрей.

         - Пока нет.

         - Черти – это мужья, попавшие в ад.

         Лена рассмеялась:

         - Это тебе не грозит. Ты будешь крылат и счастлив.

         - Нет, мужей в рай не берут.

         - А кто же тогда превращается в ангелов? Холостяки?

         - Дети. Умершие дети.

         - А куда же мы?

         - В никуда.

         - А где это?

         - Между раем и адом.

         - Я и там от тебя не отстану, - мягко произнесла Лена, плавно, по кошачьи огибая стол и садясь ему на колени.

         - Угадай, как называется то, что у тебя под халатом? – спросил Андрей, гладя её спину.

         - Конечно знаю. Там почти ничего нет.

         - А как называется то, что почти ничего?

         - Как? Скажи…

         - Это называется – «нижнейшее бельё».

         - С чего бы ваша светлость им заинтересовалась? По-моему, мы всё чаще читаем перед сном…

 

         - Кстати, - вспомнил Андрей, отстраняя Лену. – Сегодня я искал одну книжку и заметил, что на полках нет нескольких книг. Тома из собрания сочинений Ремарка и ещё чего-то. Наверное, дал кому-нибудь, и зачитали…

         - Наверное, - тихо сказала Лена, прижимаясь и пряча лицо за его виском. Она сама взяла эти книги и увезла к себе, боясь, что, случайно начав их читать, Андрей догадается о болезни, которая зрела внутри него, и которую он уже и сам начал понемногу ощущать.

 

                                                        МАЙ

 

         Андрей, легко приспосабливающийся к перемене мест и обстоятельств, быстро привык ко внешне размеренной больничной жизни. Ироничный и терпеливый, он с лёгкостью переносил уколы, капельницы и прочие неприятные процедуры, зачастую как бы глядя на себя со стороны. С помощью лёгкого флирта он влюбил в себя чуть ли не всех молоденьких медсестёр, не без самодовольства отмечая в их глазах и манерах обещание уступить после более чёткой очерченности предложения или хотя бы предлога. Лена, навещавшая Андрея по нескольку раз на дню, многократно перехватывала мимолётное выражение досады, пробегавшее по его челу всякий раз, когда её приход отвлекал его от общения с «последующим поколением».

         В четверг, после пресного больничного обеда и сигареты, выкуренной на чёрной лестнице, Андрей присел на диван в холле отделения. Он находился здесь уже восемнадцатый день и выписывался назавтра с неопределённым диагнозом. Зато его личная жизнь на ближайшее время была предопределена свадьбой, намеченной на грядущий вторник. Честно говоря, жениться ему было неохота, и он успокаивал себя тем, что в будущем вряд ли встретит женщину, которая была бы лучше Лены, что её ненавязчивость не помешает его свободе и что находится в возрасте, когда с семьёй нужно определяться окончательно…

 

         Лена появилась, как и обычно, сразу после окончания приёма своих пациентов, пройдя, не снимая халата, через витиеватые больничные коридоры прямо на отделение.

         - Ну что, Андрюша, нежно сказала она, садясь рядом и взяв в руки его левую ладонь. – Сегодня последняя ночь, которую тебе придётся провести без меня. Если ты, конечно, не передумал и не отвык.

         - Ещё раз в больницу положишь – отвыкну! – усмехаясь, ответил он.

         - Я и сама беспокоюсь. Тут столько конкуренток…

         - У тебя нет конкуренток. Теперь я допущу к своему телу разве что патологоанатома. Надеюсь, что он нас не подслушивает.

         - Не беспокойся. В больнице очень плотные двери.

         - Это для того, чтобы никто не услышал, как вы бормочете клятву Герострата, или Гиппокампа, или как там его? – полушутливо-полузло сказал он.

         - Гиппократа.

         - Ну, я и говорю.

         - Андрей, мне иногда не нравится как ты шутишь, - печально произнесла Лена.

         - Что именно?

         - В последнее время в твоих шутках слишком много смерти. А человек должен думать о жизни.

         - И помнить о смерти.

         - Не уверена. По крайней мере, далеко не всегда.

         - Знаешь, я как-то своеобразно реагирую на смерть знакомых мне людей. Вдруг начинаю чувствовать, что должен чего-нибудь для них сделать. Посвятить книгу, лишний раз сослаться в статье на их работы… Иными словами, меня охватывает чувство вины за то, что не додал им при жизни. 

         - Ты не так уж своеобразен. Это чувство характерно для русских, и вообще характерно для людей.

         Они проговорили ещё около часа, прежде чем Лена ушла…

 

         А вечером, вошедшая в палату медсестра вызвала Андрея из палаты на консультацию.

         Консультант, представившийся Маратом Олеговичем, усадил его рядом на тот же диван, на котором Андрей днём разговаривал с Леной, и сказал:

         - Существуют две разновидности отношения к безнадёжным больным… У нас им ничего не говорят об истинной причине их недуга, но я придерживаюсь западного варианта, когда врач сообщает пациенту о том, сколько времени примерно он будет жить и в каком состоянии проведёт остаток своих дней. В высокоразвитых в социальном отношении странах это делается, в частности, для того, чтобы человек успел позаботиться о страховке, о передаче наследства, и так далее…

         - А вы уверены, что говорите именно с тем, с кем надо? – удивился Андрей.

         - Абсолютно уверен. Видите ли, втайне от вас, некоторые ваши анализы поступали в онкоцентр. Мы четырежды перепроверяли их показатели на самой современной аппаратуре и пришли к однозначному выводу. Вы страдаете динамично прогрессирующей формой ракового заболевания.

         - И сколько же мне осталось? – не сумев унять дрожь в голосе, спросил Андрей, чувствуя, что покрывается липким противным потом.

         - Точно сказать не смогу. Но думаю, что около года. Я знаю, что вы мужественный человек и достойно пронесёте свой крест.

         - Знаете от кого?

         - От Елены. Это она попросила обследовать вас инкогнито.

         - Лена?

         - Да. Она вообще очень заботится о вас, но я бы на вашем месте этим не злоупотреблял.

         - Откуда вы знаете, что бы делали, будучи на моём месте? Впрочем, извините. Наверное, я должен поблагодарить вас за правду.

         - За это не благодарят. Скорее, за такое бьют по морде, - вздохнул врач.

         - И часто вы получаете? – усмехнулся Андрей.

         - Ладно… Я должен идти. Вы можете и в дальнейшем рассчитывать на мою помощь. Сделаем курс химиотерапии, например… Не отчаивайтесь.

         Марат Олегович похлопал Андрея по колену большой холёной ладонью, встал и быстро ушёл, неслышно ступая по ковровой дорожке.

         Андрей просидел в полном оцепенении ещё несколько минут, затем закрыл глаза и попытался себя успокоить, как часто делал, находясь под водой. Но такое искусственное самовнушение не помогало. Андрея колотило изнутри и он явственно ощущал где-то под левой ключицей частые удары собственного сердца.

         - Простите, вы играете в шахматы? – раздался сверху тонкий мужской голос.

         Андрей поднял глаза и увидел субтильного мужичка интеллигентного вида, одетого в розовый спортивный костюм и зажимавшего подмышкой сложенную шахматную доску. Его вид и слова чуть не вызвали у Андрея приступ гомерического хохота, но он сдержался и тихо ответил:

         - Я предпочитаю нарды. Они больше похожи на жизнь. По крайней мере, на мою… Короткие нарды…

         -       - Нард у меня нет, - виновато произнёс мужчина и поспешно ретировался.

         Андрей дождался, пока возле бесплатного телефона никого не будет и позвонил Лене:

         - Алло…

         - Это ты… – радостно сказала Лена.

         - Послушай меня внимательно, - Андрей постарался придать голосу максимальную жёсткость. – Между нами всё кончено. И я прошу тебя больше никогда не попадаться на моём пути.

         - О чём ты, Андрей? – обескуражено спросила Лена.

         - О том, что мы расстаёмся. Я ухожу.

         - А как же наша свадьба? – вновь обескуражено и бестолково спросила она.

         - Никак. И, повторяю, не вздумай мне звонить или приезжать. Я всё равно не впущу тебя в дом.

         - Но почему? – у неё перехватило дыхание, слова позабывались и стали труднопроизносимыми.

         - Я полюбил другую. Прощай, и спасибо за всё.

         - Прощай, Андрюша, - прошептала Лена и уронила трубку на рычаг.

         Андрей решительно прошёл в палату, вытащил из-под кровати сумку с верхней одеждой, побросал туда из тумбочки сигареты и туалетные принадлежности, переоделся под заинтересованными взглядами, следящими с соседних коек, не попрощавшись, выскользнул в коридор, прокрался к чёрной лестнице и, благополучно миновав вахтёра, дежурившего на первом этаже, вышел на улицу. Прохладный воздух ворвался в лёгкие, голова слегка закружилась, но Андрей, увидев подруливавший попутный троллейбус, идущий до ближайшего метро, резко ускорил шаг.

 

                                                        ИЮНЬ

         - Марат, если ты сможешь спасти его, я на всё согласна. Я продам комнату, отдам свой костный мозг, кровь, органы… Я отдам всё, что нужно, достану деньги…

         - Ты же врач, Елена, и должна понимать.

         - Я уже не врач.

         - Нет, врач! И очень хороший врач. А хороший врач должен дистанцироваться от больного. И должен лечить, а не поглощать негативную энергию. Иначе он сам умрёт.

         Марат откинулся в кресле, полный осознания своей правоты. Лена сидела перед ним с минимумом макияжа, похудевшая и осунувшаяся. Она вновь была в его власти, хотя, возможно, это ему только казалось или хотелось казаться.

         Марат быстро просчитывал ситуацию. Он понимал, что поступил подло, но не допускал это понимание в сферу эмоций. Когда Лена позвонила для того чтобы договориться о встрече, Марат испугался, но, увидев то, что осталось от Лена, мысленно назвал её «Шарлоттой Корде после гильотины». К тому же с первых слов он понял, что она ничего не знает о его беседе с Андреем, и успокоился окончательно.

         - Я много раз звонила ему, но он либо бросает трубку, либо вообще её не берёт, - казалось, Лена не слышала слов, произносимых Маратом и даже не видела его. – По-моему, он пьёт…

         - Это не твоя проблема.

         - Несколько раз к телефону подходила женщина, но мне кажется, что не одна, а две или даже три… А ведь мы собирались пожениться, и вдруг всё так внезапно оборвалось, - растерянно продолжала она.

         - Успокойся, - строго произнёс Марат. – Не скрою, ты – дорогой для меня человек. В некотором смысле, ты стала мне ещё дороже после нашей.., так сказать… размолвки…

         - О чём ты говоришь? – словно очнувшись, изумлённо воскликнула Лена.

         - Я говорю как профессионал, изучивший десятки тысяч случаев этого заболевания, - разозлился Марат. – Я вхож в компьютерные базы многочисленных клиник и институтов Америки и Европы. Я написал по этой болезни более сотни научных работ. И это даёт мне право на однозначный негативный ответ.

         - Но почему однозначный? Ты что, боишься подпортить статистику?

         - Да потому что бесперспективно и лечить его и любить!

         Лена тяжело поднялась и, не попрощавшись, пошла к двери.

         - Я хочу помочь тебе, - сказал он, глядя на её тоненькую спину.

         Она не ответила и исчезла из его кабинета и из жизни Марата навсегда…

 

                                                        ИЮЛЬ

 

         - Ну чего ты ломаешься? Приезжай!

         - Но ведь ты опять напьёшься и не сможешь ничего.

         - Смогу. Не сомневайся.

         - Давай отложим. Мне завтра чуть свет на работу. Я лучше приеду в пятницу. Хотя ты, по-моему, и сегодня не очень-то хочешь. Ведь ты мне не первой звонишь.

         - Первой, - соврал Андрей.

         - Всё равно лучше в пятницу. Или в субботу днём.

         - Ладно, пока, - Андрей выключил трубку радиотелефона и встал с унитаза.

         Похмелье было ужасным. Яд, накопившийся в организме за период двухмесячного пьянства, изменил психику и сон. Андрею слышались шорохи и невнятные голоса, а предметы, порой, на мгновение меняли положение в пространстве. При этом каждый раз его охватывал безотчётный страх, и он усилием воли восстанавливал ощущения внешнего мира. Но через определённый период ему опять становилось страшно.

         Андрей пока ещё умудрялся не впадать в классический запой, с ночными опохмелениями, со сглаживанием времени суток и с абсолютной зависимостью воли от следующего глотка спиртного. Его выручала наследственность, в которой предрасположенность к хроническому алкоголизму была настолько ничтожной, что по утрам Андрей до сих пор предпочитал отпиваться кефиром или минералкой. До середины дня он был ещё слегка эйфоричным, находил в разных местах и переписывал набело отрывочные рифмы, накарябанные на чём попало, и удивлялся бездарности мыслей, казавшихся вчера гениальными. Он даже несколько раз за это время ездил в институт для того чтобы забрать причитающуюся зарплату, которую благополучно пропил вместе со скудными долларовыми сбережениями, припасёнными на чёрный день и на ремонт Сааба. Настоящее похмелье наступало в середине дня, и тогда он начинал вызванивать знакомых женщин или выходил на улицу в поисках незнакомых. Однако, женщины приходили всё реже, поскольку не выдерживали тупого молчаливого пьянства, в которое Андрей впадал после определённой дозы, когда переставал не только бояться окружающих предметов и звуков, но и замечать присутствие гостьи.

         Пора выпить…

         Андрей достал из холодильника заранее разведённый спирт, помыл и разрезал пополам головку бордово-белой редиски, густо посолил её и налил в фужер для начала граммов пятьдесят.

         Зазвонил телефон. Андрей отодвинул не выпитый фужер, встал и, с надеждой на приятное времяпрепровождение, снял трубку.

         - Андрюша… Ты как? – тихо спросила Лена после недолгой паузы.

         Андрей, как и всегда в подобных случаях, молча положил трубку. Он жалел Лену, но одновременно и ненавидел её за то, что ему вновь придётся остаток дня не отвечать на телефонные звонки, за которыми могли скрываться абонентки, сулящие вожделенное умиротворение.

         И действительно, в течение пары ближайших часов телефон ещё несколько раз пробуждал мечты о всевозможных приятных контактах, прежде чем Андрей потерял к ним интерес. В дверь тоже звонили, но к двери он тоже не подходил.

         Поздним вечером, после одного из таких звонков Андрей подошёл к окну и, слегка отодвинув край шторы, стал наблюдать.

         Лена вышла из парадной и, постояв немного, села на зелёную садовую скамейку, подперев голову руками.

         Андрей, не отрываясь, смотрел на её макушку, на худые покатые плечи, на колени, выступающие из-под знакомого ситцевого платья… Теперь он жалел не её, а себя. Ведь он умирал, а она оставалась жить, работать и отдыхать, встречая ему подобных. Они как бы находились на разных континентах, она в Европе, а он в Антарктиде, она молодела, а он с каждым днём старился на месяц, и между ними не могло быть ничего общего кроме полузабытого мига случайной встречи. Его отупевший мозг отказывался чувствовать и вспоминать, впускать Лену в прошлое, а, тем более, в будущее, которого у него не стало даже раньше, чем настоящего.

         Ничего… Посидит, да домой поедет. Пора выпить.

         Андрей налил в фужер очередную пятидесятиграммовую порцию, выпил и прикурил дешёвую крепкую сигарету, отплёвываясь от попавшего в рот табака…

         Докурив, он вновь подошёл к окну и посмотрел на двор, уверенный, что Лены там не увидит. Однако, она сидела на том же месте посреди двух подвыпивших мужиков.

         - Очень кстати, уж они-то отобьют у неё охоту появляться здесь, - подумал Андрей, снова садясь за бутылку.

         - Андрей! – донёсся её крик, заглушённый закрытым стеклом.

         - Наверное, показалось, - понадеялся он, оставаясь на месте.

         - Андрей!!! – крик стал громче и истошнее, и её беспомощность, наконец, достигла сознания.

         Андрей встал, пошатнувшись, подступил к окну и распахнул штору. Теперь Лена стояла, один из пьяниц развалился на скамейке, а другой, что-то говоря, колебался в двух шагах от неё. Их поведение особых опасений не вызывало, и Андрей было решил вернуться к прерванному занятию, но в этот момент Лена, увидев его, непроизвольно рухнула на колени.

         Андрей не выдержал, опрометью, опрокинув попавшийся на пути стул, выскочил на лестницу, сбежал вниз, цепляясь за перила и, погасив скорость, чтобы не открыть головой дверь парадной, вышел во двор.

         Мужики уже подняли Лену и не давали ей упасть вновь, одновременно сами держась за неё.

         - Отпустите, - резко сказал Андрей.

         Пьяницы опешили и стали медленно надвигаться на него.

         - Не бейте его! – вскричала Лена, бросаясь между ними и заслоняя Андрей, который покорно спрятался за неё, понимая, что при таком раскладе ему ловить нечего.

         - Ты чё, падла, совсем оборзел в корень? – тщательно подбирая цензурные слова, сказал один из мужиков. С виду они были ненамного моложе Андрея, но каждый был плотнее его и шире в плечах.

         - Это мой муж! – представила Андрея Лена и её испуг, и то как торжественно она это сказала, произвели неожиданное впечатление. Мужики криво заухмылялись и опустили напряжённые кулаки. Связываться с придурковатой бабой во дворе её собственного дома им явно не хотелось.

         - Дерьмо, - сказал один из них Андрею и смачно сплюнул.

         - Таким всегда везёт на тёлок, - вымолвил другой. – Давай, вали отсюдова.

         Они не оскорбляли, не провоцировали на бессмысленную предрешённую драку, а просто констатировали факт его физического и, особенно, духовного слабосилия, отчётливо распознанного всего за несколько секунд, и Андрей понял, что был неправ. По меньшей мере, в этот день. Он обнял Лену и повёл в дом.

         - Почему ты пришла именно сегодня? – спросил он её, войдя в квартиру.

         - Сегодня день твоего рождения.

         - Да..? – удивился он. - Я и не знал.

         - У тебя запой? – произнесла Лена, внимательно вглядываясь в его лицо.

         - Надеюсь, что нет. Запойным надо родиться.

         Лена хотела возразить, но смолчала.

         - Ты разбила колени, - сказал Андрей. – Надо промыть.

         Лена прошла на кухню, подняла стул и села, скривившись от боли в согнутых ногах:

         - У тебя есть перекись водорода?

         - Нет. Давай промоем водой, а потом спиртом.

         - Тебе его не жалко?

         Андрей принёс миску с водой, вату и начал осторожно промокать её колени. Ссадины оказались небольшими, но хорошо проступающими при зажжённом свете.

         - Надо купить колготки, - сказала Лена..

         - Завтра я сбегаю и куплю, - ответил Андрей. – Колготки или длинную юбку. Или платье. Хочешь?

         - Ой! – воскликнула Лена, вскакивая на ноги. – Я принесла тебе подарок. Он там остался.., в сумке, на скамейке. И ключи в ней, и записная книжка, и деньги.

         Андрей выбежал во двор, но никаких признаков сумки не обнаружил и, догадавшись об истинной причине пацифизма своих недавних знакомых, вернулся.

         - И что же это был за подарок? – спросил он Лену, осматривавшую кухонный беспорядок.

         - Так… Мелочь…

         - А всё же?

         - Белая рубашка с монограммой. Мне очень понравилась.

         - С какой монограммой?

         - С буквой «А».

         - О господи! И что же она означает? Имя или «археология»? – грустно усмехнулся Андрей. – Ты должна забыть моё имя, как я забыл археологию.

         - А как же я? – Лена начала беззвучно плакать. – Меня тебе не жалко?

         - Я не имею права тебя жалеть и не имею права жить прежней жизнью.

         - Но я хочу быть твоей женой!

         - Женой или вдовой? – вскричал Андрей.

         - Идиот, - прошептала она сквозь слёзы.

         - Ну вот, спасибо на добром слове. Посеяла подарок, а теперь обзываешься, - улыбнулся Андрей.

         Лена прижалась к нему, обхватила руками:

         - Позволь мне хотя бы изредка видеть тебя.

         - Это бесперспективно.

         - Забудь это слово.

         - Меня тебе не вытянуть. Занимайся своими больными.

         - Но почему? Какая между этим связь?

         - Потому что в каждом твоём больном есть я. Лечи их получше.

         hellip;

 

                                                        АВГУСТ

 

         Лил грибной дождь. Андрей и Лена спрятались от него под навесом летней эстрады, сооружённой посредине той части парка, которая более соответствовала представлениям организаторов досуга населения о культуре и отдыхе. Крупные капли тяжело молотили по бетонному островку танцплощадки, отпрыгивая от от него и рассыпаясь.

         - Смотри, Андрюша, радуга! – воскликнула Лена, указывая рукой на переливающийся фрагмент солнечного спектра, почти растворившегося в бледно-сером мареве.

         - Знаешь, я раньше думал, что если тяжело заболею, то буду очень целеустремлённым и сосредоточусь исключительно на работе, - с печальной полуулыбкой произнёс Андрей. – А оказалось, что мне доставляет наибольшее удовольствие проводить время, просто глядя на небо, деревья, воду… Не на людей.

         - А я думала, что на меня, - попробовала пошутить Лена.

         - Ты – не люди. Ты – часть моего неба.

         - Мне кажется, что тебе нужно вернуться к прежней жизни. Ходить в институт, работать над диссертацией, починить машину, наконец.

         - Я не смогу. Приступы слабости всё чаще и дольше. И крыша от всего этого едет. Какая уж тут работа?

         - Ты выздоровеешь.

         - У меня нет на это надежды. Кстати, я понял, что последней умирает не надежда, а вера.

         - Вера не умирает.

         - Я прочёл с десяток книг по онкологии. Ничего конкретного про выздоровление там нет.

         - Они написаны профессиональными врачами и для врачей. И вообще, я не понимаю, какого чёрта их свободно продают?!! Прямо беда какая-то. С другой стороны – шарлатанов развелось, кустарей-одиночек… И всё-то они лечат, всем советуют, книжки опять-таки пишут про панацеи разные…

         - Демократия – жестокая штука, но для некоторых – весьма материально выгодная.

         - Вот именно.

         - Лена, мы должны как можно скорей обменять наше жильё на двухкомнатную квартиру, - помолчав, произнёс Андрей.

         - Это ещё зачем?

         - Ты не хочешь?

         - Хочу, конечно. Просто почему так срочно?

         - Ты знаешь почему.

         - Между прочим, для этого нам необходимо, как минимум, пожениться.

         - А без этого никак?

         - Ты что, хочешь поменяться жильём с моей соседкой?

         - Это не такой уж плохой вариант. Ведь я её не переживу.

         - А жениться и обменяться на квартиру с большей площадью или поближе к центру – плохой вариант?

         - Хороший, но долгий.

         - Возможно, что и нет.

         - Я не хочу тебя связывать.

         - Как скажешь. Хочешь – женись, не хочешь – не женись. В любом случае, я решила быть с тобой, пока ты болеешь.

         - Ты это твёрдо решила?

         - Абсолютно. Сейчас тебе нужен врач, а уж после окончательного излечения…

         - священник, - перебил Андрей.

         -…живи хоть с фотомоделью, - продолжила Лена.

         - Сдались тебе эти фотомудели!

         - А тебе?

         - Мне сдались две-три, не больше. Между прочим, дождь окончился.

         - Ты не проголодался?

         - Немного. Даже странно. Я уж и забыл, когда бывал голоден.

         - Тебе нужно ежедневно бывать на свежем воздухе.

         - Где это у нас свежий воздух?

         - Ну, хотя бы здесь, в парке.

         - Ладно, постараюсь. Пойдём?

 

                                               СЕНТЯБРЬ

 

         Андрей ушёл за продуктами. Пользуясь его недолгим отсутствием, Лена затеяла небольшую уборку и случайно уронила с письменного стола, дотрагиваться до которого ей запрещалось, тоненькую картонную папку. При этом неплотный узел тесёмок развязался, и на пол выпал ворох маленьких блокнотных листочков и несколько тетрадных листков, исписанных неровным почерком.

         Это были стихи, по большей части отдельные четверостишья и даже строки. Почерк принадлежал Андрею, хотя обычно он писал более мелкими буквами. Было видно, что Андрей сочинял, а, скорее, переписывал стихи с черновиков, находясь в разном духовном и физическом состоянии.

         Лена поднесла к глазам первый попавшийся лист.

 

                            Когда линялый мим

                                                        намазывает грим…

 

         Листок случайно выпал из рук, и Лена машинально взяла другой.

 

                                      Неподкупная старость

                                      Обозначила срок.

                                      Вековая усталость,

                                      Одиночество.  Бог.

                                      Только маленький мостик

                                      Неподвластной судьбы,

                                      Только памятки роста,

                                      И везут до погоста

                                      Чуть живые гробы…

 

         Она подняла ещё несколько листочков, но и на них тоже были только фрагменты.

                            …Пора. Сентябрь к концу подходит,

                            Рванулись птицы в облака,

                            Подслеповатая рука

                            По перспективе кистью водит,

                            Неврастенируя слегка…

 

                            …Осень в листьях меня хоронит,

                            Студит солнце на небесах,

                            Я смотрю на её ладони,

                            Закрывающие глаза…

 

                            Как на придворной трапезе левша,

                            Среди нормальных душ моя душа

                            Безмолвствует и прячет взгляд неловко,

                            Седая смерть, подруга и слуга,

                            Выкашивает спелые луга

                            И щеголяет каждый день в обновке…

 

         Все стихотворения очень походили друг на друга, несмотря на разницу в размере и форме, какой-то потусторонней созерцательностью и отстранённостью от описываемых событий.

 

                            …Она росла и разучалась плакать

                            Средь коммунальных питерских трущоб,

                            Собаки ей протягивали лапы,

                            И ангелы садились на плечо…

                                               ………………………………….

                            И оставалось времени чуть-чуть

                            До объявленья утренней побудки,

                            И шаркали с работы проститутки,

                            Приотпустив натруженную грудь…

 

         - Ну как тебе не стыдно? – сказал Андрей, прихода которого она даже не услышала.

         - Андрюша, я случайно… - испуганно пролепетала Лена.

         - Да ладно тебе… Они ничего не стоят, - успокоил он её, приседая рядом с ней на корточки подле разбросанных четверостиший.

         - Потому что не дописаны…

         - Я сначала пытался сочинить венок сонетов, потом – цикл, а потом – хотя бы один стих. Но в чём-то они каждый раз оказывались плохи. Иногда стихотворение не получалось целиком, иногда всё портила единственная строчка. Как тебе объяснить… Вот, Пушкин написал фразу «гений чистой красоты». Кажется, что в ней отдельные слова плохо совместимы, но вместе они, да ещё и в контексте стихотворения – шедевр. Я никогда так не смогу.

         Андрей аккуратно собрал листочки, сложил их обратно в папку и вышел в коридор. Послышался звук открываемой двери…

         Примерно через пять минут он вернулся без папки и, демонстративно отряхивая ладони, произнёс:

         - Всё. С этим у нас покончено.

         - Куда ты дел стихи?

         - Туда, где им и место. В помойный бак.

         - И тебе не жалко?

         - Ничуть.

         - Ну что ты наделал? – сокрушалась Лена. – Неужели нельзя было оставить?

         - На вечную память?

         - Опять ты за своё…

         - Ты не должна жить прошлым. Запомни: только вперёд!

 

… Поздним вечером, когда Андрей смотрел по телевизору футбол, Лена, незаметно подобравшая с пола затерянный тетрадный листок, зашла в ванную и прочла стихотворение, которое ранее выпало у неё из рук.

 

         Когда линялый мим

                                      намазывает грим

                                                                  на сморщенную кожу,

         И сигаретный дым

                                      летит, неповторим,

                                                                  в разбитое стекло,

         В тот предзакатный час,

                                      когда любой из нас

                                                                  ещё чего-то может,

         И открывает газ,

                                      иль множит напоказ

                                                                  трёхзначное число,

         В тот самый час, когда

                                      сдвигается вода,

                                                                  влекомая луною,

         И сонная беда

                                      с собою не в ладах,  

                                                                  и взять не может след,

         И жёны ждут мужей

                                      из чёрных гаражей

                                                                  к столу, и планы строят,

         И жимолость свежей

                                      в тот час, когда уже

                                                                  меня с тобою нет.

 

                                               ОКТЯБРЬ

 

         Андрею стало хуже. Лечь в больницу он не соглашался, но был вынужден изредка посещать поликлинику, куда ездил вместе с Леной в метро с пересадкой на троллейбус или трамвай. Его болезнь развивалась классически, как по учебнику, и Лена отчётливо понимала, хотя и не принимала неотвратимости скоро грядущего конца. Она постепенно сходила с ума. Раздвоенность её сознания, порой, достигала таких размеров, что она на несколько минут выключалась из бытия, ощущая, как кровь, прилившая к голове, застаивается и не уходит. В такие моменты её лицо неестественно застывало или с прищуренным глазом, или с наморщенном лбом, или с приподнятым краем губ. Встречные незнакомые люди, всмотревшись, принимали её за помешанную, но она не замечала их и тщательно следила за собой только в присутствии Андрея или на работе.

         Сегодня она привезла его для сдачи очередного анализа крови, проводила до клинической лаборатории и лишь после этого направилась в свой кабинет.

         Главврач остановил её на полдороге:

         - Мне сообщают, и врачи и пациенты, что вы постоянно опаздываете на приём, и сейчас я убедился в этом. Вы должны были начать работу сорок минут назад.

         - У меня семейные обстоятельства… Очень серьёзные, - растерянно произнесла Лена.

         - Я осведомлён о ваших обстоятельствах. Однако, причём тут больные? Наймите ему, если надо, сиделку. Отпуск сейчас я вам дать не могу.

         - Он ходячий!

         - Тем более.

         - Через неделю-другую я кладу его в больницу и, по-видимому, сама буду там работать. Так что ищите мне замену, - решила она.

         - Вы уходите в онкоцентр?

         - Нет. В другое место.

         - Ну, и в качестве кого вы собираетесь работать на онкологическом отделении? Терапевта, прописывающего горчичники и валидол?

         - Буду работать тем, кем возьмут.

         - Если там узнают, по какой причине вы к ним устраиваетесь, то вообще не возьмут.

         - Санитаркой должны взять…- пробормотала почти про себя Лена, но главврач услышал, и как бы обмяк, оттаял. Ещё совсем недавно Лена была самой элегантной женщиной во всём его коллективе и, если б не Мухин, он бы предпринял не одну попытку к сближению. Но сейчас никаких чувств, кроме брезгливой жалости, она не вызывала.

         - Хорошо, простите меня за этот официоз, - сказал он, дотрагиваясь до её плеча. – Поступайте как знаете и не отчаивайтесь… Ладно, если надо, возьмите за свой счёт…

         В это время Андрей, выйдя из лабораторного кабинета, сидел в коридоре на диване, обитом чёрной искусственной кожей. Такая слабость не охватывала его ещё никогда. Пересилив её, он медленно, держась за перила, спустился в холл, обменял в гардеробе круглый пластмассовый номерок на собственный серый плащ на утеплённой подкладке, и вышел на улицу.

         Решив дойти до метро пешком для того чтоб хотя бы немного взбодриться, Андрей медленно тронулся по тротуару мимо автостоянки. Ему предстояло пройти  полторы трамвайных остановки, и он рассчитывал затратить на это минут пятнадцать.

         Андрей посмотрел на часы и побрёл, превозмогая слабость и появившуюся одышку. Холодный пот неприятно приклеил тело к рубашке, шейные мышцы и позвонки как будто растворились, и голова безвольно опустилась. Его ноги передвигались не без труда, но всё-таки шли…

         Посчитав, что метро уже рядом, Андрей поднял голову, посмотрел вперёд и с холодящим удивлением заметил, что прошёл меньше половины пути. Часы показывали, что он затратил на это расстояние двадцать четыре минуты.

         Так вот она какая, оказывается, старость, - подумал Андрей и поволок своё тело дальше как гигантская больная улитка.

 

                                               НОЯБРЬ

 

         Был конец месяца. К тому времени Андрей дважды лежал в клиниках, откуда его вскорости выписывали, едва убедившись в кристальной ясности диагноза и прогрессирующем характере болезни. Его осматривали также и представители нетрадиционной медицины, но и они, проявляя максимальную порядочность и нехарактерный пессимизм, быстро отступались.

         Лена уволилась из поликлиники, дважды устраивалась на низкооплачиваемую работу в больницы, где лежал Андрей, и столь же быстро увольнялась из них вслед за его выпиской. Из терапевта она превратилась в знающего онколога, владеющего всевозможными методами профилактики, диагностики, лечения, стабилизации и поддержания состояния раковых больных. Насмотревшись на них, она, как ни странно, стала более уравновешенной, хотя слабые, но навязчивые головные боли преследовали её теперь почти ежедневно. И ранее не будучи неряхой, она поддерживала в доме идеальную чистоту, и даже, с согласия и при консультативной помощи Андрея, навела порядок на книжных полках и в ящиках письменного стола.

         Они много и охотно беседовали, обсуждая как частные вопросы политики, искусства или, например, археологии, так и глобальные проблемы. Лена восхищалась Андреем, завороженная спокойствием обречённости его медленного ухода, отказом от интраверсии, свойственной людям, находящимся в подобном состоянии, тщательно замаскированными попытками отвлечь её внимание от собственной персоны и доказательно вежливым неприятием чрезмерно дорогостоящих продуктов и даже лекарств. И без того худощавый, он похудел ещё больше, вплоть до удлинившихся пальцев рук с побледневшими ногтями. И в этой стоической худобе и беззащитности перед смертью, он казался ещё красивей и мужественнее.

         Но сегодня вечером, когда Лена старательно готовила вегетарианский ужин, Андрей, с трудом волоча ноги, прошёл на кухню, сел за стол и начал молча наблюдать за её привычно неторопливыми движениями.

         - Ты что, Андрюша? – удивлённо спросила она, поворачиваясь к нему.

         - Бросай меня, Леночка, - вздохнув, произнёс он.

         - И не надейся, - попыталась она отделаться его обычной незамысловатой шуткой.

         - Бросай, - повторил он. – Я уже труп и ни на что не способен. Отправь меня в хоспис, или как его там…

         Лена села напротив, уняв дрожь в руках, положила их перед собой на стол и  отчётливо сказала:

         - Борись.

         - За что бороться? – усмехнулся он.

         - За жизнь, - просто ответила она.

         - Я устал. Устал бороться, Лена. Знаешь, я завёл этот разговор только потому, что этого чувства у меня никогда раньше не было.

         - Какого чувства, Андрюша? – настороженно спросила она.

         - Я смирился…

 

                                                        ЗИМА

 

         Зима была тяжёлой.

         Андрей умирал. Лекарства почти не помогали. Временами он уже ничего не чувствовал и не понимал, и такие периоды становились всё чаще и длиннее.

         Лена постоянно находилась подле него, почти окончательно потеряв связь с внешним временем и пространством. Она не отчаивалась и не плакала, и в самые страшные минуты держала Андрея за руку, подпитывая под обломками его рухнувшего сознания тлеющий жизненный импульс.

         Они отошли от мира, и им тоже давно никто не звонил. Ранее окружавшие их люди отстранились и испуганно выжидали.

         Лена стала частью этого дома и старалась хранить тепло, тщательно закрывая форточки и двери своей и чужих парадных, не впуская зиму. Ей казалось, что более лёгкий, тёплый воздух, может испариться через ничтожно маленькую щель. Но даже сквозь законопаченные и заклеенные оконные стыки и через сами стёкла мороз вползал, и от него приходилось отгораживаться двойными плотными шторами.

         И Новый год, и Рождество прошли однообразно, ничем не отличаясь от прочих зимних дней, разве что с улицы доносились частые хлопки петардных фейерверков. А с начала февраля Лену начало периодически посещать ощущение какого-то перелома, смысл которого она никак не могла распознать, связав его с переменами в природе, с необычайно ранним для города таянием снега и льда, с грохотом проваливавшегося сквозь водопроводные трубы.

         Эта зима была тяжёлой, но такой короткой, что Андрей так и не успел её увидеть…

 

                                                        ВЕК

 

         А дом стоял, как и прежде, напряжённый и угловатый, подсматривая подслеповатыми окнами за пересекающими двор прохожими и жильцами. Он стоял и медленно старел, неслышно осыпаясь штукатуркой потолков и опилочной трухой перекрытий, и как море незаметно, по миллиметру в год, опускался, увлекая за собою асфальт и тополя, и скамейку, и остов разрушенного фонтана. Люди не замечали его безмолвного погружения и суетливо сновали по лестницам и квартирам, перемещаясь из одной плоскости в другую. Они даже не осознавали того, что живут в нём, а, иными словами, бодрствуют и спят, болеют, любят и расстаются. Они не думали и не помнили о доме.

         А дом помнил каждого и всех. Он помнил и санитара Гошку, и пограничника Сергея, и биолога Гудова, и его собаку Сигму, и многих-многих других. И даже после того как они друг за другом исчезали, дом сохранял в памяти своих стен их слова и жесты, улыбки и слёзы, мимику, осанку, походку, характеры и привычки. Дом заранее прощал им предательство разменов и переездов, и когда посреди весны в его двор, пошатываясь и держась за руки, вышли два исхудавших человека, мужчина и женщина, дом понял, что ему их больше не удержать, и что вскоре они, набрав килограммы и силы, упакуют и погрузят в фургон свои никчёмные вещи, после чего, оглядываясь и вздыхая, покинут его, а он будет швырять им на счастье вслед своё отражение, запрятанное в сердцах бестолковых солнечных зайчиков.

***

                   P.S. Лена умерла от инсульта 23 года спустя.

                   Андрей пережил её на 6 месяцев и 11 дней.