КАЗУС СТЕПАНОВА
Намедни Степанов ложился спать трезвым, а проснулся выпимши.
- Что за херня? – настороженно спросил он себя и, не узнав ответа, попытался оценить собственное состояние.
Степанов разлепил глаза, поелозил взглядом по комнате и никаких следов от вчерашней оргии не обнаружил.
- Если нажрёшься и наутро ни хрена не помнишь, это нормально, но, чтобы наоборот? Тем более, что ни о каком бодуне не могло быть и речи!
Однако ощущение алкогольной эйфории, делавшей его абсолютно самодостаточным, сомнений не оставляло. С другой стороны, выпивки в доме не предполагалось с того же позавчера, когда он траванулся, а чем, где и когда, был не в курсе. Да это и не имело значения.
Степанов начал припоминать вчерашние события, но особо припоминать было нечего: утро и начало дня полностью стёрлись, а потом он блевал и пил воду, пил воду и блевал…
Ему вдруг захотелось скушать в постели нечто изысканное. Быть может, запечённый в мундире кортофан с майонезом.
- Только не в мундире, а в мудиле, - уточнил он и ехидно хихикнул.
Валяться поддатым было не только кайфово, но и бессмысленно. Он нехотя встал, поправил поровнее трусы, заглянул за резинку, но ничего необычного не нашёл, за исключением ассоциации.
Степанов поднял валявшийся у дивана мобильник, бегло пролистал список звонков и нажал на кнопку вызова, намереваясь сказать несколько доброжелательно-приветственных слов, впитанных с кулаком матери, но не успел.
- Ты чего, сука, вообще уже, блядь, охуел? – сонно осведомилась Ленка.
- В смысле? – опешил Степанов.
- В таком, ёпть, что ещё десятый час. Уже вмазал, что ли? Интоксикант хуев!
- Я с позавчерашнего ни-ни!
- Да что ты пиздишь? Будто я тебя не знаю. Или случилось с кем? Или случился?
- Ни с кем не случился. Вот, хотел тебя в парк пригласить.
- Крепко, Степанов, делирий тебя приобнял. Со свадьбы ещё…
- С какой такой свадьбы? – испугался он.
- С позавчерашней, урод! Где ты букет невесты поймал. Жопа-то не болит?
- Ты чего, Ленка? Какая жопа, какая свадь… Ох, ё… И ведь точно. Начало помню, как с женихом и свидетелем в сортире ЗАГСа пузырь раздавили, потом уже при невесте - шампанское, а в ресторане, вроде, коньяк… И всё… Как обрубило. Кто это меня до дому-то дотащил?
- А действительно, кто? Жак Кусто? Или Жан Кокто? – из неё посыпались знания, почерпнутые на рабочем месте вооружённой охранницы Дома писателей.
- Ты в парк-то пойдёшь?
- Какой на хуй парк? Мне во вторую смену!
- А что нынче за день?
- Понедельник. И ты – его выкидыш!
- Понедельник? – удивился Степанов. – Тогда мне тоже надо. К двум часам.
- Куда тебе к двум-то? За водкой? Так она с одиннадцати. А настойку боярышника и сейчас в аптеке можно купить.
- Мне в отдел кадров, на работу устраиваться. На карбюраторный.
- Ой, не пудри мои мозги, Степанов. Работа тебе противопоказана.
- На что-то жить надо…
- Бабки от машины закончились?
- Почти.
- Дерзай. Может, с получки сводишь меня в кафе, а не в рюмочную.
- Обещаю. И в парк, и в кафе, и в кино, и по каналам.
- Это я тебе припомню. – ласково пригрозила Ленка. - Ладно, дай ещё немного поспать.
Степанов дал, в течение часа наслаждаясь ощущением лёгкого и ровного опьянения, но потом всё же перезвонил, не вынеся груза личной ответственности за трудоустройство, поскольку привык, что решения в периоды их членораздельной жизни всегда принимала Ленка.
- Ну что ж ты за падла за такая? Весь сон перебил! Небось вмазал с утра, а раз вмазал, значит с бабой! Она, небось, вырубилась, а тут ты и обо мне вспомнил, педрила. А ну-ка гони её на хуй! Точнее, в строго противоположном направлении.
- Нет у меня никого, - возмутился Степанов. – И не пил я ещё.
- Ну вот что, – решительно заявила Ленка. - Жди меня завтра с ревизией. Утром после смены посплю, если ты, козёл, трезвонить не будешь, а потом сразу к тебе. И сухенького возьми, лучше грузинского, как его… Васю с зубами. И купи, сука, фруктов. А пока приберись, поскольку ежели я чего найду, то придёт к тебе следом за мною полный пушной зверёк из шести букв. Понял?
- Понял, конечно… Лен, ты меня извини за назойливость, я только спросить хотел, идти мне сегодня на работу-то устраиваться?
- Знаешь что? Ебись он в рот, карбюраторный завод! – поэтически ответила Ленка и, перед тем как отключить телефон, посоветовала: - Трудоустройся в фотоателье. Матом карточки крыть.
Степанов растроганно чмокнул экран мобильника, посредством которого только что получил индульгенцию на безработную жизнь и ответственное поручение купить сухача.
- Заодно и добавлю, - решил он.
Алкогольный магазин, названный почти по Стендалю, «Красное и белое», заказанным Ленкой вином не располагал, и Степанов, рискуя быть обвинённым в харассменте за нарочитое разглядывание идущих навстречу собак, привычно переместился в находившийся в соседнем квартале «Норман», где обрёл полуторалитровую бутыль «Вазисубани», и уже расплачиваясь на кассе, задел периферическим зрением полку с креплёным вином, среди которого вычленил портвейн с тремя семёрками, известный в народе под никнеймом «Три топора». Портвейн он не пил лет двадцать, с допризывного возраста, но вдруг решил сностальгировать, хотя бухать совершенно не хотелось, как и закусывать. Такого умиротворяющего сочетания сытости и опьянения Степанов за собой не помнил, а посему решил обойтись вечером яичницей с луком, и подобающей Ленкиному визиту едой обзавестись утром, на трезвую голову, благо, спал он мало и вставал рано, в отличие от неё, что оставляло немного времени на совместное житие с сопутствующими ссорами, претензиями и упрёками. Именно поэтому они и оставались вместе так долго – уже шесть недель…
Открыв дверь и вдохнув кисловатый запах квартирного воздуха, Степанов запихнул сухач в старенький холодильник, накатил себе полстакана портвейна, посмотрел на тёмно-рубиновую жидкость, понял, что никакого алкоголя не хочет, долил стакан доверху и, залпом, махнул…
Прошло несколько минут, а ожидаемая тёплая волна, накрывающая отупляющим опьянением, не подступила. Наоборот, доселе наполнявшая душу и тело приятная расслабуха сменилась бесперспективной трезвостью. Оставаться в таком состоянии смысла не имело, и он накатил ещё полстакана.
Степанов по опыту знал, что пьяный человек способен становиться пьянее, но человек трезвый стать трезвее не мог. Тем не менее, это произошло. На миг ему показалось, что он может решить любую аналитическую задачу, дать точный ответ на перемножение в уме пятизначных чисел, объясниться на суахили и расширить Ленкино двустишие про рот и завод до уровня плутовского производственного романа, но практически ничего из запланированного Степанов совершить не успел, поскольку упругая каучуковая перчатка апперкотом ударила его под дых изнутри, и он, дабы не расплескать по комнате рвущийся наружу блевотный поток, пронёсся в туалет, подобно слепому бизону, а когда часа через полтора более-менее пришёл в себя, то первым делом вылил портвейн в раковину, а пустую бутылку выбросил в мусорное ведро. И потом ещё до позднего вечера блевал и пил воду, пил воду и блевал, но на сей раз процесс очищения организма дополнился ещё и неконтролируемым расслаблением сфинктера прямой кишки и, в конечном итоге, Степанов уснул за полночь в прямом смысле внутренне опустошённым и не менее кристально трезвым, нежели накануне…
А проснулся – выпимши!
Суетиться с утра не хотелось, причём, более, чем обычно. Сделав над собой усилие, Степанов встал, первым делом спрятал в стиральной машине постельное бельё, положил чистый комплект в недолгий ящик дивана, сложил его, перемыл с содой грязную посуду, последовательно смахнул тряпкой пыль с верхних уровней на нижние, подмёл веником и едва не протёр пол, но вовремя сдержался. Процесс уборки длился долго, проходил весело, кайфа и сил у него не убавил, и он решил было подождать до одиннадцати, прежде чем отправиться за покупками, но, вспомнив, что идёт не за водкой, поразился открытию, отворил форточки в комнате и на кухне, и поскакал.
Хладнокровно проскочив мимо разливухи под названием «Источник вдохновения», Степанов вошёл в универсам, купил масло, тостовый хлеб, банку маринованных корнишонов и два батона обожаемой Ленкой дешёвой докторской колбасы. Вспомнив про заказанные ею сухофрукты, он удивился ценам на то, что безвозмездно давало солнце, земля и дожди, и приобрёл полкило компотной смеси, состоявшей, в основном, из яблочных ломтиков и выглядевшей, на его взгляд, и аппетитно, и экономично, а по соотношению цены с качеством просто идеально, что сподвигло Степанова прикупить ещё килограмм.
Ленка заявилась посреди дня в широкой цветастой юбке и короткой джинсовой курточке, наброшенной на полупрозрачную блузку, под которой не было лифчика, как он любил, и это означало, что ругать его будут недолго и профилактически. Так, собственно, всё и происходило до тех пор, пока она не прошла в кухню и не узрела громоздившуюся посреди стола огромную салатную чашу, рассчитанную на десяток гостей, с горкой наполненную сморщенной жёлто-коричневой падалью, после чего несколько минут трясла тонкий ствол генеалогического древа Степанова, изящно располагая каждое цензурное слово между матерными и закончив монолог на обещании сдать хозяина дома «к психуям».
Степанов стоял напротив, непроизвольно вытянув руки по швам и завороженно глядя на очертания сисек четвёртого размера, украшенных наглыми земляничинами сосков, и млел.
- Ни шиша-то ты сам не можешь! Даже фруктов, сука, купить, - обречённо сказала Ленка, перемещая, колыхнув сиськами, салатницу на подоконник. – Но я, гад, всё равно не позволю испортить своё настроение. Не для того красилась-одевалась!
- Ты охерительно выглядишь, - откровенно промолвил Степанов, посылая слова и взгляд прямо в манящую область её сердца, и попал в цель.
- Ну давай уже, наливай, - Ленка, наконец, улыбнулась и села на кухонную табуретку.
Она начала пить, ненадолго задерживая вино во рту, а он, глядя, как глотки прокатываются по её беззащитной светло-бежевой шее, держал свой стакан у губ, обхватив ладонями и стараясь не вдыхать запах его содержимого, время от времени подливая ей и слушая щебечущую болтовню про скандалы в Союзе писателей, регулярные выпивки на заседаниях секций, после которых едва ли не каждый литератор мужского пола пытался назначить свидание, взять номер телефона или попросту высказать комплимент в прозаической, поэтической, научно-популярной или фантастической форме, на что Ленка реагировала молча, потупив взор и из последних сил сдерживаясь от присущих её лексикону матерных словосочетаний, от чего к ночи уставала ужасно.
- Прикинь, вчера часов в восемнадцать выходит один такой, в меру поддатый, нагибается ко мне и шепчет: «Начал сочинять для вас греческую трагедию – Ваши перси и ланиты краше, чем у Афродиты!».
- Какая же это трагедия? – удивился Степанов, предполагая, что речь тут идёт о бёдрах и ягодицах.
- Вот и я о том же. Подумала-подумала и досочинила ещё строчку.
- Какую строчку?
- У тебя ж отросток лона меньше, чем у Аполлона.
- У меня?
- Да не у тебя, мудила! Это, чтоб настоящая трагедия… Ну всё, веди меня в опочивальню...
Через час она лежала, положив голову ему на грудь и обхватив за шею.
- Ну ты воапсче, - проворковала Ленка. – У меня так не было никогда... И ты, как будто другой. Нет-нет, не другой какой, а именно ты, но другой. И хуй тоже твой, привычный, но только более сильный и нежный. Ты меня понимаешь?
- Вроде бы, да, - уклончиво ответил Степанов.
- Пойдём-ка, добавим. А потом повторим. Сможешь?
- Смогу. С удовольствием. Если пить только не буду.
- Вино пить не будешь?
- Вино. И вообще алкоголь. Я ведь сегодня не пил, только вид делал.
- Это ещё почему?
- Худо мне, Ленка, с него. – И он, не спеша, поведал о тайне-загадке двух послесвадебных дней, о том, что бухать ему теперь абсолютно бессмысленно, о появившемся желании найти хорошую работу, получить заочное образование и обрести семью, где в качестве жены и матери его будущих детей фигурировала Ленка, красивей, добрей и интеллигентней которой ему не сыскать, даже если весь белый свет объездить, хотя и не на что.
- Пуркуя мне такой ебанутый? - подумала она по-французски, но ничего не сказала, не решаясь спугнуть повторную близость, которая вскоре произошла, но не удовлетворила, поскольку возникшая тревога за потенциального мужа и перспективного отца, помешав сосредоточиться на телесном, стала потихоньку травить духовную сферу, усугубившись ночью, когда Ленка, пойдя пописать, заметила краем глаза Степанова, обречённо сидевшего на кухне, пожирая компотную смесь. Поэтому, едва проснувшись, она приняла нелёгкое решение взять на себя ответственность за этого никчёмного безумца, полностью оправдавшего её самые грустные предположения своим развесёлым утренним поведением. Она, конечно, подумала и про наркотики, но, во-первых, Степанов был не по этой части, а, во-вторых, замысленное ею должно было заодно подтвердить или опровергнуть и это предположение…
К реализации своего плана Ленка приступила тем же днём, как только оказалась дома. Года четыре назад на курсах обучения охранников она познакомилась с наркологом Скворцовым, подрабатывавшим чтением лекций по медицинской подготовке. После успешного окончания курсов они недолго встречались, и расстались, сохранив друг о друге не самые поганые воспоминания, сведя общение к SMS-поздравлениям с Днём охранника в марте и Днём медработника в июне. Однако Ленка запомнила, что незадолго до прекращения любовных отношений он упомянул, что переходит на работу в психиатрическую больницу.
Скворцов ответил не сразу, будучи, как оказалось, занят обходом больных, но обрадовался вполне искренне, предложил повидаться, однако узнав о случившемся с Ленкиным, как она выразилась, женихом, мгновенно потерял к ней интерес и стал с нарастающим азартом выспрашивать подробности. Такая смена приоритетов объяснялась проявившимися у него в последние годы научными амбициями, формально оформленными в теме диссертации об изменениях у алкоголиков неких цикадных ритмов, связанных с какими-то финнами, глупоматерными возбуждающими каналами и тормозной масляной жидкостью, вроде бы, кислотой, точнее она не разобрала, да и не пыталась.
- Ты сможешь привести его ко мне на отделение? – спросил Скворцов.
- Вряд ли, - твёрдо ответила Ленка.
- Ты передай, что мы его не лечить будем, а обследовать. Он будет жить дома, а сюда приходить в согласованное время для экспериментов, иногда вечером, иногда ночью, иногда с утра, да ещё и денег получит, плюс – ежедневно разнообразные дозы спирта различной крепости, второй плюс – закусь всевозможного состава, веса и консистенции.
- Не получится ни с какою сисьтенцией. Понимаешь, он бухать-то совсем перестал. Ему и так в кайф.
- Тогда, может, его госпитализировать? Ну, типа, оформить как потенциально опасного и привезти сюда на пару недель.
- У него потенциально всё в норме, и совсем не опасно, уж можешь мне поверить. Единственное, что он после этого по ночам на кухне компотную смесь жрёт.
- Вот видишь? Предрасположенность налицо, а, может, загадка – в брожении этой смеси. К тому же я обещаю, что после опытов мы историю болезни уничтожим, чтобы за ним диагноз не закрепить, и вернём в социум полноценного мужика. И тебе будет хорошо, и науке.
- Так ты его в палату с другими психами положишь?
- Нет, конечно. В отдельную, для ВИПов. У нас их много поперебывало, не буду называть фамилии, а сейчас как раз временное затишье, выборы…
- Ну, тогда давай. А как мне его подготовить?
- Никак. Мы просто приедем и заберём. Главное, чтобы он дверь открыл. Иначе придётся ментов подключать, управдомов, а этого нам не надо.
- Это, блин, точно. Ладно, я ему позвоню. А может быть прямо сегодня? А то потом у меня график плотный.
- Причём тут график? Твоё присутствие при госпитализации нам ни к чему. К тому же, вдруг, он тебя возненавидит?
- А навещать я его смогу?
- Конечно. Когда захочешь...
Тем временем Степанов, пользуясь новоприобретённой живостью ума, уже третий час выискивал в стареньком ноутбуке и выписывал на положенный рядом тетрадный лист, разграфлённый на три столбика, перечень проводимых в городе экскурсий и лекций, ВУЗов с заочным обучением и вакантных подсобных должностей в учреждениях которые, как ему казалось, наиболее соответствовали его интеллектуальным запросам.
- Ну, и хули поделываешь? – Ленкин вопрос застал его врасплох, и он, не найдя подходящих слов, соврал: - Варю компот из сухофруктов, очень скучаю по тебе…
Упоминание о компотной смеси мгновенно разозлило её до крайности, но она сдержалась и, представив себя в роли заботливой сексапильной медсестры, спокойно произнесла: - А я тебе работу нашла. Среди гениальных художников, учёных, композиторов, писателей и врачей.
- Невероятно! – поразился Степанов. – Я как раз об этом думаю.
- Не сомневаюсь, - загадочно произнесла Ленка. – Я дала твой адрес человеку по фамилии Скворцов, он к тебе заедет сегодня для собеседования. Расскажешь ему, как и что.
- О чём? – удивился Степанов.
- О чём спросит, о том и расскажешь. Только честно. Ничего не таи, как на исповеди, усёк?
- Вроде бы, да, - неуверенно ответил он, ласково попрощался и углубился в прежнее занятие, прерванное внезапно набежавшей рифмой: - "Витаю в облаках кирпичных, где вместо флюгера - луна, где выражаться неприлично и ощущенья необычны, как в третий день без бодуна" - Он подумал, зачеркнул «третий», написал поверх «пятый» и вернулся к заполнению листка…
Продолжительный звонок в дверь раздался ранним вечером. Степанов, не спросив, открыл и увидел трёх человек в больничных халатах, один из которых, застёгнутый на пуговицы, был среднего роста, а двое других, в халатах на завязках, более напоминали регбистов, чем медиков.
- Здравствуйте, - добродушно улыбнулся пуговичный. – Меня зовут доктор Скворцов. Вам, полагаю, Елена насчёт меня звонила?
- Да, - подтвердил Степанов. – Говорила что-то про собеседование.
- Мы бы хотели предложить вам работу, точнее, сотрудничество в сфере медицинской науки по вопросу, направленному на изучение важнейшей функции центральной нервной системы. И, буду откровенен, нас привело сюда наличие уникальных свойств вашего организма. Именно уникальных, поскольку мне и моим коллегам никогда не приходилось сталкиваться с подобным ни в реальной жизни, ни в литературных источниках. Поэтому мы убедительно просим оказать честь нашему учреждению в проведении совместных экспериментальных исследований, которые окажутся для вас абсолютно безболезненными и необременительными, хотя и будут осуществляться в клиническом отделении, оснащённом самым современным оборудованием. Короче говоря, не могли бы вы уже сегодня ненадолго поехать с нами для того, чтобы обсудить совместные планы в более подходящей научной обстановке?
- А можно начать завтра? – спросил Степанов. - Просто я не успел завершить кое-какие наброски.
- Лучше сегодня, коллега. А наброски, и вообще, все записи последних дней, даже кажущиеся вам сугубо бытовыми или вообще не имеющими значения, возьмите с собой.
- У меня только один листок, - виновато отметил Степанов.
- Тем более. И ещё, да не покажется вам странным… Если у вас осталась компотная смесь, прихватите с собой пару горстей для анализа.
- Это вам Лена про неё сказала?
- Нет, она просто упомянула, что вы предпочитали питаться в последнее время именно этим продуктом. И, уверяю, что это может оказаться очень важным, можно сказать, ключевым.
Степанов заворожённо кивнул, сложил и сунул в карман листок, выключил компьютер, отыскал целлофановый пакет, высыпал в него оставшуюся в салатнице компотную смесь и, сопровождаемый по бокам безмолвными научными сотрудниками, проследовал за Скворцовым на выход...
- Не обращайте внимания, - указал врач на горизонтальную красную полосу, шедшую через борт автомобиля, на которой крупными буквами было написано СКОРАЯ ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ ПОМОЩЬ, и открыл дверь салона. – Просто у нас другой машины не нашлось.
Скворцов сел в кабину, а двое других учёных – вместе со Степановым. Ехали молча и долго. Окна психоскорой были почти доверху закрашены белой краской, и поэтому проследить маршрут поездки ему не удалось.
Здание учреждения, как показалось Степанову, было построено более полувека назад, но зато палата, куда его быстренько провели, подняв на грузовом лифте – шикарной. Напротив полуторной кровати, снабжённой рычажками и колёсиками, на стене висела плазменная панель телевизора, под которой располагался откидной письменный стол с удобным кожаным креслом. Другое такое же кресло притулилось в углу, рядом с широким окном, закрытым плотными бледно-розовыми шторами. Справа от кровати стоял двустворчатый платяной шкаф, край которого приходился почти вровень с проходом в совмещенный санузел. Холодильника в палате не имелось.
- Скажите честно, где обстановка лучше, дома у вас или тут? - горделиво вопросил Скворцов.
- Конечно же тут. Откуда у меня такие бабки? – удивился Степанов.
- Тогда есть другое предложение. Останьтесь пожалуйста до завтра, осмотритесь-обживитесь. В шкафу – пижама, тапочки и халат, в душе – мыло, шампунь, фен, электробритва, зубная щетка и паста. Там же салфетки и пластиковые стаканчики. Ужин вам принесут, - с этими словами врач шустро выскочил в коридор, захлопнув за собой дверь, открывавшуюся наружу и снабжённую глазком, направленным внутрь.
Степанов послонялся по палате, поочерёдно выдвинул и задвинул ящики прикроватной тумбочки, попробовал ладонью упругость матраса, обследовал душевую, отклеил бумажную полосу, опечатывавшую крышку белоснежного унитаза, нашёл в шкафу целлофановые пакеты с халатом, пижамой и голубыми шлёпанцами, подошёл к окну и отодвинул штору.
Открывшийся унылый вид внутрибольничной территории, ограждённой высоким бетонным забором с воротами, его не расстроил, а наличие с наружной стороны оконного проёма крепких железных решёток не насторожило, поскольку он знал, что вернётся домой уже завтра. Однако, когда Степанов вознамерился выйти в больничный коридор и пообщаться с врачом или медсестрой, то обнаружил отсутствие дверной ручки, но отнёсся к обстоятельствам философски, лёг на кровать и включил телевизор, перебирая на пульте кнопки программ...
Приблизительно через час квадратный фрагмент дверной поверхности, на которой находился глазок, откинулся во внешнюю сторону, и один из уже знакомых ему атлетичных учёных, нагнувшись к образовавшемуся проёму, отрывисто приказал: - Ужин возьми!
Степанов подошёл и безропотно перенёс на письменный стол пластиковую тарелку с гречкой и крупной тефтелиной, такую же с запеканкой, одноразовый стаканчик с компотом и запечатанные в целлофан столовую и чайную ложки. Хлеба к еде не прилагалось.
- Посуду выбросишь в ведро в сортире! – последовало второе распоряжение, и квадратная дверца закрылась, водворив на место глазок.
Еда оказалась безвкусной, но сытной, и Степанов, съев её дочиста, немного покорпел над полузаполненным дома листком, сообразуясь с новыми реалиями, и отправил SMS Ленке: - Я в научной клинике
- Как там? – последовал незамедлительный ответ.
- Скучно. Но меня будут отпускать домой
- Хрен знает. То есть врач. Один хрен
- Приедешь ко мне?
- Когда врач скажет. Он будет изучать влияние траха на твое состояние после 1й, 2й, 10й палки
- Ты серьезно?
- Он в натуре сделал такую объяву, но только про одну, а я размечталась
- То есть здесь, а не дома?
- Да. Под наблюдением врача
- Лишь бы не при участии
- Не боись. Я тебе пока не изменяю. В палате камеры наблюдения есть?
- Вроде, не видно. Только глазок
- Поищи в углах, розетках, лампах, за решетками вентиляции, зеркалами
- Как они выглядят?
- Нам это не преподавали. Ладно, давай
Степанов тщательно осмотрел помещение, но никаких камер не нашёл, хотя они были и в палате, и в санузле.
Через некоторое время дверной фрагмент снова откинулся, и тот же человек передал вовнутрь две прозрачные пластмассовые ёмкости с красными крышками, сопроводив словесной инструкцией:
- Утром, натощё, в ту, которая без палочки, нассышь, потом посрёшь в унитаз и соберёшь говно палочкой в другую. И оставь их на полу около очка.
- Какой необычный учёный, - подумал Степанов. – Говорит по-нашему, как простой...
Спал он, аки младенец, и когда проснулся, то перепутал по пьяни банки, но никто его за это не заругал, а вошедший наутро руководитель научного коллектива даже похвалил.
Скворцов притащил с собою стопку листов с распечатанными таблицами и вопросами. На вопросы Степанову предстояло ответить письменно в свободное время, а таблицы были показаны ему для введения в курс дела. Анализы крови и мочи следовало сдавать ежеутренне, а после завтрака отправляться на три буквы – на ЭЭГ, ЭКГ, УЗИ, ЭМГ и МРТ. Для этого ему разрешалось покидать палату и в сопровождении одного из сотрудников посещать процедурный кабинет и отделение функциональной диагностики.
- Мы попытаемся узнать, какой механизм запускает в вас этот холодный синтез. Будем отслеживать, так сказать, игру эндорфинов и уровень нейромедиаторов, - непонятно пояснил Скворцов.
- А можно мне ночевать дома и приезжать сюда на голодный желудок до завтрака? – осведомился Степанов.
- Ну зачем же, дорогой? – огорчённо переспросил доктор. – Здесь, под неусыпным наблюдением, вам будет жить гораздо лучше, покойнее, да и мало ли, что может случиться на воле? Вы потерпите нас недельку-другую, и скоро о вас, о вашем феномене узнает весь мир! Я бы даже назвал его не феноменом, а казусом. Казус Степанова, во как!
- Недельку-другую?
- А что тут такого? Не заметите, как эти деньки пролетят. К тому же вас будет навещать Елена. Вы меня понимаете?
- Кажется, да…
Первые дни исследований прошли одинаково суетливо, включая дневной распорядок, трёхразовый приём разнообразно невкусной еды, постоянные беседы с врачами, заполнение вопросников, тесты, анализы и пр. Наконец, на четвёртое утро Скворцов признал, что ни один из исследованных показателей от нормы не отличается и пора привнести в эксперименты новые параметры, первым из которых оказалась Ленка, появившаяся днём и однократно, следуя предписанию врача, набросившаяся на ослабевшего от гиподинамии Степанова. Но даже это не вызвало никаких клинических и психофизиологических отклонений, хотя, говоря по правде, Скворцов отменил её визиты из-за того, что, наблюдая за происходившим на экране монитора, кончил быстрее Степанова и, приревновав прошлое к настоящему, оправдал запрет тем, что может утратить объективность в научной оценке пациента, выглядевшего всегда немного возбуждённо и весело, особенно после ночного сна.
Вторым нововведённым параметром оказался аккуратно разбавленный до 40% медицинский спирт, предлагаемый в возрастающих дозах то с солёной, то с кислой, а то и со сладкой закуской, но всегда с одинаковым результатом – Степанов душераздирающе блевал, а разделявший с ним трапезу научный руководитель лишь всё шире разводил руками, приговаривая вполголоса:
- Да вы просто родились, родной мой, в смирительной рубашке!
Он пытался менять крепость этанола, объём и время его употребления, сочетая опыты с музыкальным сопровождением, от попсы до симфоний, затемнял, освещал и ароматизировал помещение и, установив кондиционер, менял температуру и влажность, пока сам не был госпитализирован по месту работы, заметавшись в приступе белой горячки.
Степанов же на следующий день проснулся от жуткой головной боли и начал изо всех сил барабанить в дверь кулаками, требуя опохмелки, но когда она отворилась, увидел перед собой не Скворцова с мерным стаканом, а двух его заместителей, которые бесцеремонно заставили его переоблачиться в собственную одежду и, взяв под локти, молча протащили вниз по лестнице, даже не воспользовавшись лифтом, пронесли до ворот и выбросили на тротуар.
Ушибленный об асфальт Степанов поднялся и стал ощупывать себя в поисках переломов и денег, но ничего не нашёл, кроме ключей от квартиры и разграфлённого листка, исписанного благими намерениями, который бегло просмотрел, с негодованием разорвал и выбросил мимо подвернувшейся урны, после чего принялся выклянчивать у прохожих мелочь, покуда не набрал на дорогу, бутылку дешёвой водки и сто пятьдесят граммов компотной смеси, после чего, узнав местонахождение, долго плёлся домой пешком, отхлёбывая из горла и с наслаждением рассасывая засушенные дольки, зато сэкономленных денег ему в аккурат хватило на пивас, которым он перед сном и догнался...
Как ложился, Степанов не помнил, но проснулся ранним утром с бодуна. На часах с отвалившейся минутной стрелкой было около десяти и, если Ленка работала в ночь, то уже спала, а если не работала, то, значит, ещё спала полюбасу. Ну и похуй.
- Какого… – ворчливо начала Ленка, но высказаться не успела.
- Таково-херово! – прервал её он. – Тащи свою бледную жопу сюда, и водки прихвати, пузыря три-четыре.
- Неужто исцелили, родной? – восторженно прошептала Ленка. – Слава психиатрии!
- Не так уж я и хворал, – отрезал Степанов. – Так ты едешь?
- Еду, конечно, - торопливо подтвердила Ленка. – Даже не буду завтракать. У тебя найдётся чего-нибудь, или мне прикупить?
- До одиннадцати можешь завтракать, а потом прикупишь, что сказано. Остальное считай произвольной программой.
- Ты помнишь, что обещал кино и прогулки? Тогда, в критический период…
- Про кино – нет, а прогулку вдоль семенного канала я тебе гарантирую. Туда-сюда.
- Какого семенного?
- Который у семенной площади.
- У Сенной?
- Один хер. Могу и канал в анал.
- Даже жениться на мне хотел, - припомнила Ленка.
- Ты чего, сука, вообще уже, блядь, охуела?
- Ну ничего, - счастливо подумала она. – Главное, что здоров.