АПОЛОНИЯ
Асен припарковал машину, вытащил из багажника сумку, вошёл в комплекс, поднялся на лифте на второй этаж, открыл студию и вставил электронную карточку, привешенную к ключу, в щель слота. Зажглись тусклые потолочные лампы, недовольно вздрогнул и затарахтел разбуженный мини-холодильник. За последние полгода сюда никто не входил, и воздух немного застоялся.
Асен открыл дверь на лоджию, пересёк её, оперся о металлические перила ограждения и с удовольствием вдохнул запах ласкавшего скалу моря. И море, и солнце, и небо были уже мягкими, осенними.
Приняв душ и разложив в шкафу немногочисленные вещи, Асен вышел из комплекса и медленно побрёл по улице Одеса в сторону пляжа Хармани. Ему вспомнилось, как, идя по ней вдоль моря в свой майский приезд в Созопол, он увидел за решётчатыми металлическими воротами одного из домов совершенное лимонное дерево, листья и плоды которого были удивительно гармоничны и насыщены цветом. Залюбовавшись, Асен не заметил старушку, одиноко сидевшую рядом с лимоном на деревянном стульчике, которая тихонько окликнула его:
- Чем-то интересуешься?
- Нет. Просто очень красивое дерево.
- Ты местный?
- Из Софии.
- Отдыхаешь?
- Да, у меня тут студия.
- Потом домой?
- Ненадолго.
- Такая работа?
- Гастроли. Я пианист.
- Это не ты осенью играешь в новом амфитеатре?
- Я. Вы меня слушали?
- Внук возил в прошлом году. Самой-то мне не дойти. Ты хорошо играл.
- Мне очень приятно от вас это слышать.
- Осенью опять сыграешь?
- Да, планирую.
Старушка поднялась, с усилием разгибая опухшие колени, обломила черешок одного из плодов и подала его сквозь решетку ворот.
- Асен протянул навстречу обе руки, подхватил левой лимон, а правой легонько погладил сухую кожу тыльной стороны её ладони.
- Обязательно приходите. Если никто не сможет, я сам отвезу и привезу вас…
Они разговаривали еще несколько раз, и Асен обрывочно узнал историю её жизни, обычной жизни болгарской женщины с уставшими всепрощающими глазами. Её звали Трояна, и она была третьим ребёнком в семье после близнецов-братьев, умерших шесть лет тому назад друг за другом в течение полугода от одной и той же болезни. Муж её скоропостижно скончался одиннадцать месяцев назад, и она очень к нему хотела. Единственная дочь проживала с семьёй в Плевене, куда Трояна переезжать не стремилась, а внук был чиновником в Бургасе, занимаясь землепользованием и строительством, и навещал бабушку лишь по мере возможности, хотя подарил ей мобильный телефон с крупными цифрами, на который звонил ежедневно…
Асен подошёл к воротам дома, заглянул сквозь прутья и увидел, что лимонное дерево засохло. Старушки подле него не было.
- Наверное, к дочке уехала. Или к внуку, - успокоил он себя.
Асен дошёл до перекрёстка, но не свернул налево к пляжу, а поднялся направо по торговой улочке Ропотамо, пересекавшей небольшую площадь со скучающими такси, и спустился с холма к небольшому парку. За парком перед входом в старый город располагалась первая из трёх церквей, Святых Кирилла и Мефодия, где покоились мощи Иоанна Крестителя, самая посещаемая из-за своего местоположения.
Асен вошёл в прохладный притвор, купил две свечи и воткнул одну из них в песок низкого, а другую – высокого подсвечника, стасидии, недолго постоял у иконостаса, перекрестился и просунул монету в щель резного деревянного ящичка с надписью «дарение».
Войдя в старый город, он решил не обходить его, а перекусить в баничарнице, расположенной у основания расходившихся лучами узких улиц. Пекарь поздоровался с ним и попытался не брать протянутые ему деньги, но Асен, забрав треугольную баничку и айрян, улыбнулся и покачал головой сверху вниз.
На обратном пути он зашёл на рынок, в павильонах которого с него также попытались не взять денег за грунтовые помидоры, бордовые изогнутые перцы, брынзу, хлеб и бутылку Каберне Совиньон. Он миновал центральный пляж и через десять минут, немного задыхаясь, вошёл в комплекс.
Круг замкнулся…
***
Асен пил кофе, просматривая новости на планшетном компьютере. Политические партии продолжали бороться за избирателей, болгарские военные приняли участие в учениях НАТО, отток молодёжи за границу незначительно уменьшился, «Лудогорец» уверенно шёл к очередному чемпионству... В общем, ничего нового.
Он поднял взгляд и посмотрел за край лоджии. Людей, обычно загорающих на скале, не было, за исключением стройной женщины в голубом платье и голубой пляжной шляпке с синим бантом, уставившейся на камень, лежащий в полутора метрах от неё. Женщина не шевелилась, подав голову немного вперёд.
Асен сходил в комнату за цейсовским биноклем и навёл его на камень, на который выполз погреться метровый лоснящийся чёрный уж.
Женщина, видимо, была иностранкой, поскольку болгарка бы попросту прошла мимо или развернулась и ушла по камням назад.
- Don’t worry, lady, it’s harmless! – выкрикнул он.
- Что? – переспросила женщина, боясь отвести глаза от змеи.
- Вы русская? – переспросил Асен.
- В данный момент это не имеет большого значения! – крикнула она, обращаясь, по-прежнему, к ужу.
Асен рассмеялся и попросил её подождать пару минут.
Когда он обогнул комплекс, змеи уже не было, но женщина стояла на том же месте, беспокойно оглядывая ближайшие камни.
Асен, быстро переступая по скале, подошёл к ней:
- Не беспокойтесь пожалуйста. Это просто ужи.
- Ужи? – с притворным ужасом прошептала женщина. – Значит, их тут много?
- Раньше было намного больше, – ответил Асен. – Люди их вытеснили. Строительство, туристы... Эти ужи могут жить в солёной воде. В России такие тоже есть. Мне один русский археолог рассказывал, что на вашем побережье.., хотя это уже Украина. Одесса ведь Украина?
- К сожалению, теперь да.
- А вы откуда приехали?
- Из Питера.
- Этот археолог был тоже из Питера. Мы познакомились с ним как раз в Одессе, но…
- И у нас в доме жил археолог. Андрей, - перебила она. - Он очень тяжело болел, а потом они с женой уехали.
- Я не помню, как его звали. Кстати, улица вдоль моря называется Одеса. С одним «с».
- Я живу на ней. Отель «Изида».
- Значит, мы соседи.
- Вы хорошо говорите по-русски. Правильно составляете предложения, только акцент…
- Преподавали в школе, потом учился в России, и сейчас бываю… На самом деле, Одеса – это название античного поселения на месте современной Варны. А на месте русской Одессы был Одиссос. Вы приехали в гости или как турист?
- Купила горящий тур. Не знала, на какой курорт поехать и случайно выбрала Созополь.
- Созопол. Правильно говорить Созопол. В болгарском языке нет мягкого знака. У нас всё твёрдое.
- Но вы хорошо произносите мягкий знак.
- Я долго учился его выговаривать. Вам тут нравится?
- Да, очень. Честно говоря, не ожидала.
- Куда-нибудь отсюда ездили?
- Только в Несебр. По морю. Тоже красивый город, но Созополь мне нравится больше.
- Он мистический. Раньше здесь располагалась древняя Аполония. Пишется по-болгарски с одним "л". А Созопол переводится как «спасение». Наверное, потому, что бухта хорошо защищена от моря. Корабли, которые успевали зайти в неё до шторма, спасались. Говорят, ночью можно увидеть их призраки. Многие болгары приезжают сюда на уикенд.
- А куда ещё вы бы порекомендовали поехать?
- В Болгарии много красивых мест, и на море и в горах. Когда вы уезжаете?
- Через неделю.
- Этого мало. Можно поехать в Рильский монастырь. Займёт два дня, но зато вы увидите большую часть Болгарии - Шипку, Софию... Можно и в долину роз, в приграничные с Турцией города, и в Стамбул тоже. У меня есть друзья, хозяева турагентства. Если хотите, я поговорю.
- Даже не знаю. Позагорать тоже хочется. У нас-то сейчас плюс десять.
- Тогда не уезжайте. Погуляйте по городу, посмотрите на него изнутри. Тут много интересного. Можно даже увидеть собаку на мотоцикле.
Она подняла голову, затенённую полями шляпы, посмотрела на Асена серо-зелёными глазами и недоверчиво улыбнулась.
- Спасибо.
Он проводил её до угла Одесы, попрощался и вернулся в комплекс.
***
Утром, возвращаясь после купания, Асен поздоровался возле ресепшн с хозяином комплекса Стояном, плотным русоволосым человеком, остриженным коротким ёжиком и не выпускавшим изо рта сигарету. Рядом со Стояном стоял низкорослый широкоплечий механик Петко, одетый в смешной оранжевый комбинезон, в который переодевался каждое утро по приезде на работу, после чего начинал усердно её имитировать. Делать он ничего не хотел, да толком и не умел, но владельцы студий, включая Асена, сами не понимая почему, платили ему за каждый пустяк, вплоть до вкручивания лампочек. Если же требовался серьезный ремонт, то Петко, взяв деньги, нанимал профессионала, оставляя себе не менее четверти от стоимости работы.
Стоян обычно приезжал на уикенд, калькулировал, расплачивался и, забрав прибыль, если таковая была, уезжал обратно в Софию. Коммерчески комплекс был депрессивным, ресторан его простаивал необитаем, не говоря уже о конференц-зале, пиано-баре и СПА. Видимо, поэтому Стоян обманывал людей по мелочам, налоговую по крупному и настоятельно просил ставить его заранее в известность, когда тот или иной владелец квартиры намеревался посетить Созопол. Как подозревал Асен, это было связано с тем, что он втихую сдавал студии, находившиеся в чужой собственности, скупо делясь прибылью с Петко и прочим немногочисленным молчаливым персоналом, боявшимся потерять работу.
- Асен, ты не возражаешь, если мы повесим объявление о твоём концерте, указав, что ты живёшь в нашем комплексе? – спросил Стоян, отводя его в сторонку.
- Какой в этом смысл? – переспросил Асен. – Оно и так уже висит у муниципалитета, у амфитеатра и возле церкви. Да и зачем всем знать, где я живу?
- Об этом и так знают.
- Тем более.
- А может быть ты, наконец, сыграешь у нас в пиано-баре?
- Я же не тапёр! - резковато ответил Асен и осознав, что обидел Стояна, добавил: - Давай вернёмся к этому разговору весной, когда у меня будет больше времени. Мне в понедельник уезжать в Софию, а в пятницу - в Сибирь.
- Весной здесь никого кроме местных, сам понимаешь. Надо в сезон, хотя бы в середине июня.
- В пиано-баре нужно играть каждый день. Впрочем, я могу предложить подработать кому-то из студентов, - предложил Асен, заранее зная, что сам никогда студенту такого не предложит, а Стоян никогда студенту не заплатит...
Завтракал Асен, как обычно бывало в Созополе, не один. На лоджии стоял разукрашенный домик с наполненной семечками кормушкой для воробьиных, которые время от времени оставляли ему ответные подарки - малюсенькие веточки, стебельки и колосья. Правда, воробьёв осенью было гораздо меньше, чем весной, и они, и без того похожие, становились малоразличимы. Асену же хотелось думать, что к нему прилетает один и тот же, которого он назвал Понтусом, не подозревая, что это скандинавское имя, впрочем, также отображавшее его морскую принадлежность.
Асен подкармливал и чаек, которые, заметив его, начинали кружить вокруг, и наиболее терпеливые, как правило, получали кусочек курицы, мяса или рыбы, купленные в кулинарии или приготовленные им на гриле. Это вызывало возмущение Петко, утверждавшего, что местные гларусы являются не подлинными, а помоечными чайками, хотя Асен не видел между ними особой разницы, как и между людьми, которые не упускали возможность получить, кроме честно заработанного, еще и на халяву, как говорили русские. При такой экстраполяции Петко был бы выдающимся гларусом.
Одна из чаек увидела завтракающего Асена и начала описывать круги возле лоджии. Через минуту к ней присоединились еще две. Он положил на угол каменного ограждения кусочек брынзы поверх четверти ломтика зернового серого хлеба, поджаренного в тостере, зная, что брынза будет съедена только в случае запредельного голода, а хлеб – в знак величайшего уважения. И действительно, гларус полетел прямо к Асену, словно желая обнять широко распахнутыми крыльями, но в каких-то сантиметрах спланировал на ограждение и, косясь осторожным взглядом, не спеша, вытащил из-под брынзы и проглотил кусок хлеба, посмотрел на человека с нескрываемым осуждением, доел брынзу, подождал, и лениво взлетел.
Чайка знала, что за нею неотрывно наблюдает пара десятков глаз ее сородичей, которые не будут конкурировать с ней из-за такой пищи, но тут же сорвутся с места при появлении чего-то вкусного.
Асен мысленно похвалил себя за скудный завтрак, предотвративший массовую драку с погонями, клевками в голову, овладением и потерей добычи, помыл тарелку и вернулся с электронной книгой на лоджию. Перед каждой поездкой в Россию он старался читать в оригинале современных русских прозаиков. На этот раз это была простая и изящная проза Александра Чудакова, лучшая из всего, что ему доводилось читать на русском языке за последние несколько лет и оказавшаяся к тому же созвучной его теперешнему возрасту, опыту и настроению.
Время от времени Асен поднимал глаза и смотрел на скалу и море, на ныряющих трудяг-бакланов, на скачущих по камням и поддразнивающих чаек ворон, на возвращавшиеся в порт рыбачьи лодки. Изредка в бухту заплывали дельфины, показывая чёрно-лаковые горбы, но на этот раз дельфинов не было.
Асен вспомнил про вчерашнюю русскую, лица которой он так и не разглядел из-за её дурацкой шляпы.
- Это будет последнее место, куда она придёт, - грустно подумал он, вглядываясь в камень, на котором лежал уж. – А ведь можно было проводить её хотя бы до отеля. Постеснялся самого себя? Своей узко локальной известности? Не захотел навязываться из-за воскресного концерта? Или просто не захотел навязываться? Ладно, дело прошлое. К тому же Созопол – город маленький. Не Питер…
***
Проголодавшись, Асен вышел пообедать в ресторанчик «Смокиня», после чего прошёл мимо безжизненного дома Трояны с засохшим лимонным деревом.
На улице Одеса работал обшарпанный эвакуатор, забиравший «Дачию» с румынскими номерами. Эвакуатор в Созополе был всего один и, при желании, мог работать нон-стоп. Парковок, и без того крохотных, в городе было мало, и в сезон попадание на одну из них являлось результатом счастливого стечения обстоятельств. Горожане выставляли около собственных домов большие бутыли с водой, сигнализировавшие о частной собственности на этот кусок асфальта. Поэтому автомобилисты бросали машины, заезжая на узкие тротуары с проезжей части, по которой были вынуждены передвигаться пешеходы. Как правило, эвакуаторщики забирали машины из других государств, реже – из Болгарии, и лишь по ошибке - созопольские. Конфликтовать с соседями в маленьком городе никто не хотел. Впрочем, Асена это не касалось, поскольку он парковался на стоянке комплекса.
Асен прошёлся вчерашним маршрутом, купил несколько пакетиков с собачьим и кошачьим кормом, и выложил их содержимое в скрытых от людских взглядов уголках парка, затем проник по центральной улочке в старый город и вошёл через низкую дверь в церковь Святого Георгия, где вновь поставил свечи, молчаливо помолился и опустил мелочь в ящичек. В церквях его тоже узнавали, но не расспрашивали.
Возвращаясь назад, на углу улиц Лазурен Бряг и Петко Войвода за центральным пляжем, накрываемым медленными пологими волнами, Асен поздоровался с двумя бабушками, сидевшими на пластиковых стульчиках в тени дома и вяло охраняемыми палевым терьерчиком, прилёгшим рядышком на асфальте. Асен помнил, что эту скульптурную группу можно было наблюдать часа по четыре каждые утро и вечер. Бабушки неспешно переговаривались, а терьер молчал, приберегая силы лишь для того, чтобы лениво облаять таксу, подолгу выгуливаемую старичком-хозяином, проходивших мимо ровно в 10 и в 20 часов…
Вечером, сидя на лоджии со стаканом в меру терпкого бордового Каберне, Асен рассматривал язык полуострова, на котором неровно стояли дома старого города, постепенно зажигавшего разноцветные огни ресторанов, отражавшиеся в воде, будто уходя в глубину. Он любил это время, когда жара спадала, и с моря начинал потихоньку, дуновениями, выдыхать бриз, когда чайки возвращались на ночёвку в скалы, солнце, разгораясь как в последний раз, подобно затухающему углю, садилось меж куполами церквей, море становилось тёмно-синим, потом чернело и сливалось с ночью, насыщавшей воздух непроглядным цветом, создающим фон для безмолвного выхода заждавшихся луны звёзд.
Включился матовый икеевский фонарик, зарядивший днём свою солнечную батарею, и начал тускло светить. На потолке лоджии была и яркая электрическая лампа, но Асен не хотел включать её.
В узкий освещенный круг вползла пчела, объевшаяся крошками сладкого печенья, и замерла…
***
Обычно в день концерта Асен вставал поздно, позволяя себе не только долгий сон, но и двухчасовую дрёму, когда реальность всплывала на поверхность небытия и вновь исчезала в его серой пучине. Но в Созополе долго спать было грешно.
Солнце уже поднялось за старым городом и предрешённо направилось к вершине безоблачного небесного купола. Пчела недвижимо лежала на том же месте подле погасшего фонарика.
- Умерла, - огорчился Асен, не смея смести её с ограждения.
Он приготовил нехитрый завтрак и перенёс его на раскладной пластмассовый столик. В это время солнечное тепло коснулось края лоджии, и тельце пчелы, будто тронутое слабым порывом ветра, пошевелилось.
Но ветра не было, и Асен, завтракая, неотрывно следил за тем, как поочерёдно приходили в движение лапки и крылышки, собираясь в обретавшее силу цельное творение.
Пчела подползла к краю лоджии, приподняла крылья и улетела.
- Она как я, – подумал он. – Постоянно умирает и воскресает в Созополе.
Асен выдавил из тюбика на ограждение капельку джема, вымыл посуду и собрал пляжную сумку. Сегодня он намеревался побыть на море подольше.
Асен редко ходил на центральный мелководный пляж, предпочитая просторный и менее ухоженный Хармани, где можно было нырнуть, зайдя в море всего на пару шагов.
Народу на пляже стало гораздо больше, чем вчера, поскольку к иностранным туристам прибавились болгары, приехавшие в Созопол на выходные. В ближний угол акватории, защищенной от моря высоким берегом, прибило неприятно пахучие бурые водоросли, поэтому Асен, сняв сандалии и закатав до колен летние брюки, медленно побрёл по кромке воды к другому концу пляжа, где не было вышек спасателей с развивающимися зелёными, разрешавшими купание, флагами и, слегка подустав, расстелил полотенце метрах в пятидесяти от него. Дальше начиналась территория нудистов, лениво лежавших на песке подобно тюленям, или беседовавших, стоя в полный рост и демонстрируя обвисшие выпуклости и отростки.
Асен зашёл в море по пояс, зачерпнул ладонями воду, обрызгал лицо и нырнул в пологую волну. Солёная вода защипала открытые глаза, перед которыми протянулось зеленовато-песчаное марево. Он вынырнул и перевернулся на спину, лениво подгребая кистями рук, чтобы не погрузиться. Чётко очерченный солнечный диск ослепил его и проник сквозь невольно опустившиеся веки. Он поплавал так ещё с минуту и позволил волнам бережно прибить его к берегу.
Асен пробыл на пляже около двух часов, читая, купаясь и просто смотря на море, на водные велосипеды и мотоциклы, запускаемый с катера параплан, на детей и их впавших в детство отцов, возводящих песочные крепости, на чаек, покачивающихся поодаль. Он думал о предстоящих гастролях, о том, что должен успеть получить анализ крови, сданный по настоянию терапевта, у которого наблюдался испокон веков, регулярно привозя небольшие подарки, о бывшей жене и дочери, давно обосновавшейся в Германии и время от времени уговаривавшей его переехать туда же.
Когда кожа стала подгорать, Асен оделся и вышёл на параллельную пляжу пешеходную улицу, стороны которой были заставлены лотками и ресторанчиками. Остановившись и размышляя, который из них выбрать, он заметил впереди удалявшуюся голубую шляпу с синим бантом и двинулся за ней, надеясь, что из десятка подобных, эта шляпа надета на голову его вчерашней знакомой.
Женщина остановилась перед лотком с фруктами, купила два больших персика и гроздь розового винограда, положила пакеты с ними в соломенную пляжную сумку и повернулась. Это была она.
- Здравствуйте, - улыбнулся Асен.
- Здравствуйте, - улыбнулась она в ответ.
- Меня зовут Асен.
- Арсен?
- Нет, Асен. Это болгарское имя. Или турецкое. Никто толком не знает. А как вас зовут?
- Мария.
- Это тоже болгарское имя, древнееврейского происхождения. У него много значений – желанная, безмятежная. Даже горькая.
- Я, скорее, полусладкая, - засмеялась Мария.
Она не была молодой. Лет сорок пять, скорее к пятидесяти. На несколько лет младше его. Глаза такие, как он запомнил, серо-зелёные. Волосы русые, подкрашенные, чем-то заколотые на затылке. Тонкие запястья и щиколотки, прямые широковатые плечи, небольшая грудь под полупрозрачным карминовым сарафаном.
- Вы не хотите перекусить? – спросил он. - Я как раз собирался. Тут на вертеле жарят неплохую ягнятину или...
- Я не настолько голодна, - перебила она. – А палачинки, это блины?
- Да, - ответил Асен. – С разными начинками. Мы можем купить их в лотке и съесть рядом в кафе, заказав мороженое или фреш. Хотите? Лучше брать одну с сирене, то есть с брынзой, и с кашкавалом, а другую сладкую, с джемом или шоколадом…
- С каким ещё кошко-валом? – рассмеялась Мария. – С кошатиной?
- Кашкавалом, где вторая буква – «а», называется болгарский сыр, - покорно улыбнулся он заезженной шутке.
Официант поздоровался с Асеном и безмолвно принёс им тарелки с приборами для палачинок и большие бокалы с мороженым – его любимым вишнёвым и выбранным ею фисташковым.
Они ели, исподтишка разглядывая друг друга, не зная, как продолжить разговор. Асен предложил ей попробовать своё мороженое, и она пододвинула ему своё.
- Вам здесь не скучно? – спросил он.
- Нет, хотя я ни с кем не подружилась. Даже в отеле. Так, здрасьте-до свиданья. Да мне это не особо и нужно.
- Любите одиночество?
- Не знаю... А вы?
- Я научился его ценить.
- Тут интересно. Каждый день выставки, вечерами концерты. Сегодня пианист какой-то играет... Вы на них не ходите?
- Редко, - ответил Асен. – Но сегодня буду обязательно.
- Я тоже хочу послушать.
Он рассчитался, проводил Марию до отеля и вернулся в студию.
***
За полтора часа до концерта Асен побрился, натянул чёрные носки, брюки и ботинки из телячьей кожи, надел белую рубашку навыпуск, проколол манжеты чёрно-агатовыми эллипсовидными запонками, зачесал от висков к затылку полудлинные обильно поседевшие волосы, слегка смазав их гелем, и замаскировал тональным кремом из тюбика небольшой шрам на подбородке.
Он прошёл мимо запертого дома Трояны и малолюдными улочками спустился к парку, но, не желая привлекать внимание, свернул к порту, миновал череду рыбачьих лодок, покрашенных в бело-голубые цвета, и поднялся прямо в центр старого города, где на холме поравнялся с черепичными крышами, находившимися на уровне человеческого роста и сошёл по ступеням за двустворчатыми воротами в маленькое полутёмное подворье самой намоленной церкви Успения Святой Богородицы, а потом и в саму церковь с деревянными колоннами и убранством, густо украшенным резьбой мастеров древней Деборской школы.
На этот раз Асен поставил три свечи, одну из которых – отдельно, за здравие Трояны, посидел на деревянном резном сиденье у дальней стены, помолился, пожертвовал и тем же путём вернулся к новому амфитеатру, пройдя в служебное помещение, из которого на сцену как раз выкатывали рояль…
Играл он, на его собственный взгляд, отвратительно, но курортная публика, не избалованная симфоническими изысками, неистово рукоплескала между ноктюрнами и фрагментами фортепианных концертов и сонат.
Когда выступление подошло к концу, Асен повернулся на вращающемся стуле ко вставшим с мест зрителям и встретился взглядом с Марией, одетой в светло-зелёное платье, которая также стояла в проходе третьего ряда, но не аплодировала, прижав к груди сжатые ладони. Он вспомнил «Подмосковные вечера» в исполнении Вэна Клайберна и выдал экспромтом с разнообразными вариациями «Город над вольной Невой», оставшись на этот раз собою доволен.
Окончив играть, Асен, не обращая внимания на не отводивших от него глаз зрителей, взбежал по ступенькам к Марии и шёпотом попросил её подождать.
Когда он вышел из служебного входа, публики уже не было. Мария сидела посредине последнего ряда амфитеатра, нажимая на кнопки светящегося смартфона.
Он повёл её в ресторан «Скали», столики которого располагались в нише высокого берега напротив острова Святого Иоанна, проступавшего сквозь сумерки грузной китовой тушей.
Мария попросила заказать что-нибудь лёгкое, и они остановились на овощном саче с минимумом картофеля, в ожидании которого выцедили по пузатой рюмке ледяной 47-градусной мастики, первой рюмки этого чудесного напитка в её жизни.
Спустя полчаса официант принёс дымящийся сач на одноименной глиняной сковороде с двумя диаметрально противоположными деревянными рукоятками, и водрузил на металлическую подставку. Они перекладывали овощи в тарелки зубчатыми щипцами, запивая еду прохладным и показавшемся ей изысканным розовым вином из бутылки с изображением реликтового велосипеда на этикетке.
Он рассказывал о трёхлетней стажировке в ленинградской консерватории, о жизни в общаге и снимаемых комнатах, о любимых питерских местах, о развалившемся браке и дочери, о гастролях и учениках.
- Вы живёте очень интересно, но это тяжёлый труд, - заметила Мария.
- Он любимый и привычный, – ответил Асен. - Хотя, честно говоря, я весьма зависим от своей работы и преподавания, и по-настоящему освобождаюсь от этой зависимости только в Созополе. Приезжаю раза три в год на несколько дней, и ничего не делаю. Просто гуляю и смотрю. И ещё я режимщик, как говорят спортсмены. Знаю, что и когда можно есть, сколько спать, выпивать и так далее…
- Я работаю в издательстве и тоже разведена, - помолчав, промолвила Мария. – И у меня сын, который давно живёт в Англии.
- А вы почему туда не едете?
- Я была, но жить там не хочу. А вы почему не в Германии?
- Тоже не хочу, - улыбнулся Асен. – В отличие от Питера.
- Так приезжайте, - предложила она и смутилась, хотя её предложение не прозвучало двусмысленно.
- Теперь это будет моей навязчивой мечтой, - ответил Асен. – Вообще то я завтра собирался вернуться в Софию, но задержусь, если вы не возражаете.
Вдруг воздух дрогнул и сразу же раздался гулкий выстрел. Мария испуганно оглянулась, а когда посмотрела на море вновь, увидела, как, не долетая до его лаковой поверхности, с сухим треском рассыпается гирлянда жёлтых огней.
- Простите, я совсем забыл. Это фейерверк. Как обычно, в первое воскресенье сентября. Его здесь почти не видно, но если хотите, мы можем отойти туда, где…
- Не нужно. Я не люблю стрельбу. Даже салют, – остановила его Мария. - Лучше смотреть на звёзды.
Под усыпанным звёздами небом они и возвращались…
***
Асен остался. Остался не только на понедельник, а прямо до четверга, не испытывая никаких сомнений, а, тем более, угрызений совести. Собирался он привычно и быстро, и даже планировал заскочить ко врачу. Его друг, администратор Георгий, звонил уже несколько раз и, узнав о Марии, сначала по-мужски шутил, но с каждым днём сквозь его смех всё жёстче проступала укоризна.
В понедельник неожиданно стало пасмурно. Они много гуляли, заходили в лавки художников, которые, не скрывая удовольствия, беседовали с ним, но поделок своих не предлагали, дожидаясь, что Асен обратит на какую-то своё внимание, чего он намеренно не делал. И лишь когда Мария залюбовалась статуэткой, изображавшей улыбчивого выгнувшегося глиняного кота, раскрашенного сине-бело-рыжими пятнами, купил и подарил ей его.
- Тебя здесь все знают и, если б я не была на твоём концерте, могла бы подумать, что ты местный мафиозо, - сказала Мария.
- А что? «Мафиозо» звучит даже музыкальнее, чем маэстро, - отшутился Асен.
Перед жилыми домами с грузовиков разгружали древесные стволы, дубовые и буковые. Их пилили и кололи группы мужчин, своих или нанятых, а переносили во дворы и складывали в крытые поленницы женщины и подростки.
- Электричество в Болгарии дорогое, а центральное паровое отопление есть только в крупных городах, - словно извиняясь, пояснил Асен, но Марии было трудно в это поверить.
- Не может горячая вода стоить дороже живых деревьев, - отрезала она.
Они перекусили айряном и баничкой с брынзой, купленной в баничарнице неподалёку от Хармани, поскольку только в ней, по словам Асена, тесто готовили в то же утро, а не замораживали накануне. Потом, не раздеваясь, сидели на пляже, ходили вдоль моря, собирая крупные белые раковины с тёмными ободками и небольшие разноцветные раскрывшиеся ракушки, похожие на разбитые сердца, купили на ужин в лотке овощи и виноград, в мясарнице у стадиона – телятину, а в магазине две бутылки тёмно-бордового Мавруда.
Ранним вечером Асен приготовил мясо на гриле, а Мария порезала помидоры и перцы в выстланную салатными листьями стеклянную миску, разложив поверх густые веточки тёмно-зелёного укропа. Вино показалось ей тяжеловатым, хотя она ещё не понимала, что интуитивно он для себя уже многое решил, и поэтому начал демонстрировать Марии некие крайности для того, чтобы в дальнейшем подвести к небольшому количеству напитков, предпочитаемых обоими.
Вскоре появился Понтус, разбросав по лоджии семечки из кормушки, за что получил от Асена дополнительное имя – Понтус-свинтус. Вслед за ним на мясо прилетели гларусы, которых Мария видела столь близко впервые и тут же дала им русские имена. Но внезапно чайки закричали и ринулись к центральному участку акватории между комплексом и городом. К ним присоединились другие, слетаясь с ближних скал. Они как самолёты обученной эскадрильи одна за одной заходили на невидимую людям цель и атаковали её.
- Что происходит? – с тревогой спросила Мария.
- Он прогоняют дельфинов, - ответил, всматриваясь, Асен. – Конкурируют за рыбу.
И действительно, между мечущимися птицами стежками быстрой иглы то тут, то там воду прорезали чёрные плавники. Но вскоре они исчезли, и чайки беззвучно вернулись в свои скрытые от посторонних глаз прибрежные жилища.
Зажёгся солнечный фонарик. Прилетела пчела, получив своё печенье, поползала и замерла.
- Я покажу тебе утром, как она оживает, - сказал Асен. – И, судя по всему, завтра опять станет тепло…
***
Утром Мария зашла переодеться в отель, после чего они валялись на Хармани в сотне метров от нудистского лежбища.
- Ты мог бы так, как они? – спросила Мария.
- Наверное. Мне нравится, что они свободнее нас. А ты?
- Никогда.
- Такой фигурой как у тебя гордятся, а не стесняются.
- Дело не в этом. Думаю, что среди них мало русских.
- Почему?
- Русские предпочитают освобождать других, а не себя.
- Например, болгар?
- Думаю, что в любые времена русские пойдут воевать за болгар, сербов, белорусов. Добровольно и вне зависимости от позиции собственного правительства.
- А за украинцев?
- За них тоже пойдут, если они не будут запрещать русский язык.
- Думаю, что это будет не скоро, - сказал Асен.
- В получасе ходьбы от моего дома стоит Троицкий собор, а перед ним – высоченная колонна, сложенная из пушек. Пушки, конечно, не настоящие…
- Мне известна история этого места, – перебил он. – Собор построен в честь победы над турками в войне 1877-78 годов. А пушки изначально были подлинными, трофейными.
- Я не помню, но, по-моему, в наших учебниках история Болгарии на этом заканчивается. Мы выгнали турок, но ведь болгары, вроде бы, потом с Гитлером против нас воевали…
- Да не особо и воевали. Больше делали вид. А после победы над турками мы некоторое время оставались их подданными, уже в большей степени формально, потом нами правил австрияк, и то, за что русские потеряли двести тысяч солдат, бескровно перешло под протекторат Германии. Поэтому в первую мировую мы и воевали против России, а до этого - с её союзницей, Сербией. Потом была революция, которую быстро подавили с помощью бежавших сюда войск Врангеля, а во вторую мировую немцы снова заставили нас воевать на своей стороне, но войну-то мы вам не объявили! Кстати, при въезде в Созопол есть памятник погибшим экипажам советских подводных лодок.
- Всё равно, похоже на предательство, – невольно сорвалось у Марии.
- Не думаю. Скорее, мы не хотим быть зависимыми ни от кого. Это в крови.
- Но теперь вы зависите от Евросоюза.
- Да. Многие жалеют о коммунистических временах. Была индустрия, а значит, работа, бесплатная учёба, медицина... А теперь жуткое расслоение на богатых и нищих. У богатых счета в США и Европе, им они и служат. Как и некоторые ваши. В сущности, коммунистические сказки сменились на демократические, которые рассказывают деньги и власть предержащие ограбленному населению. И вновь появились люди, которые указывают, как нужно веровать, любить, как сочинять музыку или стихи.
- Но у вас многое лучше. Например, лев привязан к евро. А у нас рубль может раза в два скакнуть, и никто за это ответственности не понесёт. И продукты… Почему у нас таких нет? Ни себе, ни людям! Хотя себе-то наверняка…
- Мы бы могли поставлять их в Россию, но она не покупает. А на еврорынок нас фактически так и не впустили. Наши вина, сыры… Всё конкурентоспособно. Но кому в Европе это надо? Французам?
- Странно. И самолёт дорогой. Нужен лоукостер. Тогда русских приезжало бы больше, и они больше бы покупали.
- Людям он нужен, а им – нет. Хотя русские покупают недвижимость. Уже тысяч сто пятьдесят. Для нас это хорошо. Вы всё-таки свои.
- Покупают, в основном, на побережье?
- Да, хотя и в горах тоже.
- Те, кто катается на горных лыжах?
- Не только. Там, в горах, другая Болгария. Даже воздух другой. Он, несмотря на высоту, такой, что им не дышишь, а глотаешь, как будто пьёшь. И леса кругом, ручьи с чистейшей водой, и термальные источники, и озёра. И люди, говорят, лучше. Многие предпочитают жить именно в горах.
- А как же море? – изумилась Мария.
- Море там тоже недалеко. Средиземное, - рассмеялся Асен. – Три часа на машине – и в Греции!
- А русский в горах ещё понимают? Я заметила, что старшее поколение еще разговаривает, а молодёжь - через одного.
- Русский уже не преподают, как было раньше. Поэтому молодые учат его, если только торгуют или работают в отелях либо в агентствах по туризму или недвижимости. В сезон молодёжь приезжает на побережье подзаработать, причём, проходят отбор…
Они обедали в ресторанчике отеля «Вълна», напротив комплекса, после чего Асен предложил отправиться отдыхать к нему в студию.
- Мне нужно побыть в отеле, - мягко сказала Мария. – Иначе они подумают, что я тут зарабатываю.
- Во-первых, я не хочу с тобой расставаться даже на час, а во-вторых, никто ничего не подумает и не будет тебя искать, - ответил Асен. – Жду тебя на ужин. Обещаешь?
Мария отрицательно покачала головой.
- Почему? – расстроился Асен.
- Это я по-болгарски…
***
После завтрака они зашли в «Изиду», после чего провалялись до двух часов на пляже. Солнце уже не было ядовитым, и морской бриз обдувал попривыкшую к лучам кожу.
Во время обеда в «Смокине» к Асену подошли два здоровенных парня, поздоровались и пригласили на подводную охоту. Асен вежливо отказался, признавшись, что не сможет выстрелить в рыбу, такую красивую в своей среде обитания, и что давно потерял способность даже срезать с камней мидии.
Когда дайверы ушли, он рассказал о паламуде, черноморском тунце, приходящем раз в четыре года, когда жители побережья целый месяц ловят, продают, перепродают, готовят и заготавливают его, зарабатывая неплохие деньги.
- Я видела, как на сковородках жарят в масле совсем маленькую рыбку, как наш снеток.
- Это цаца. А скоро придёт сарган, похожий на иглу. В акватории Созополя много рыбы. На рассвете рыбаки уходят на лов и возвращаются часам к девяти. Когда мы вернёмся сюда, обязательно попробуем разную рыбу.
Мария улыбнулась и наигранно удивлённо посмотрела на него.
- Ты, наверное, знаешь, что неподалёку протекает река Ропотамо, - продолжил Асен.
- Да, я хотела поехать туда на экскурсию, но времени не хватило.
- Прости, что занял его, - полусерьёзно сказал Асен. – Туда ездят охотники. А в «Изиде» рядом с ресторанчиком есть целый зал, где выставлены различные трофеи.
- В моём отеле?
- Да. Хочешь посмотреть?
- Даже не знаю. У нас живёт группа французов, которых я видела один раз. И больше ни в отеле, ни на пляже…
- Это, наверняка, охотники…
Они вошли в гостиницу и спустились в едва освещённое настенными бра полуподвальное помещение, утыканное чучелами животных и птиц. Лиса, кабан, волк, оленёнок, цапля, баклан, селезень, какие-то небольшие птички…
- Не хватает чучела французского охотника, - прошептал Асен, уводя её…
Они поднялись в номер. Мария достала из холодильника две бутылки минеральной воды и забралась с ногами на полуторную кровать, накрытую золотистым покрывалом. Асен пристроился напротив в узком кресле с потёртой красной обивкой.
- Ты верующий? – тихо и неожиданно спросила Мария.
- Думаю, что да, - ответил Асен. – Я молюсь в церквях. И здесь, и в Софии, и на гастролях. Когда бываю в католической или мусульманской стране, ищу православные, а если не нахожу, всё равно посещаю костёлы или мечети, но не молюсь в них.
- Бог един?
- Возможно. Я предпочитаю не размышлять о нём и его ипостасях.
- То есть ты со всем согласен?
- Пожалуй, да. Априорно. Хотя есть то, во что я не могу поверить. Просто не принимаю, и всё.
- Что именно?
- Когда утверждают, что животные не попадают в рай. Ведь если уж у них нет души, то у кого она есть?
- Я думала, что все попадают в Царствие небесное. И мы там встречаемся не только с близкими, но и со своими кошками и собаками.
- Святое писание зачастую не даёт прямых ответов, оставляя поле для размышлений и, следовательно, для дискуссий и спекуляций. А ты сама как считаешь?
- Если это Царствие существует, то в нём для всех найдётся место.
- У нас совершенно отсутствуют противоречия, - улыбнулся Асен…
Отдохнув, они немного погуляли по старому городу и вернулись на Хармани. Ужинали там же, в пляжном открытом к морю ресторанчике, наблюдая за уходящими курортниками и чайками, достававшими какую-то еду из прибитых к берегу водорослей. Асен заказал калкана, вкусную черноморскую камбалу, бутылку деликатного Траминера и по запотевшей пузатой рюмке ракии на аперитив.
- Ты бы не возражала, если б я приехал в Питер? – смущённо спросил он.
- Хочешь продолжить курортный роман?
- Просто заранее знаю, что захочу тебя увидеть.
- Приезжай, конечно. Я дам тебе запасные ключи.
- А у тебя точно нет мужа?
- Я же тебе говорила, что разведена. И про сына…
- Который в Англии?
- Другого у меня нет. Да и он уже не совсем мой. Живёт гражданским браком с хорошей шотландской девушкой. Она тоже филолог.
- Думаю, что он бы мне понравился.
- Ты бы ему тоже…
***
Трансферный микроавтобус подъехал к «Изиде» вовремя. Мария села в него, а Асен в припаркованную рядом собственную машину, в багажнике которой уже лежала его дорожная сумка.
Он ехал за ней, пару раз останавливался вслед за микроавтобусом у других отелей, но из машины не выходил. Мария сидела так, что её не было видно.
Когда приехали в аэропорт Сарафово, уже объявили регистрацию. Мария, сказав, что нет ничего хуже прощаний, сразу же встала в очередь, составленную, в основном, из молодых семей с маленькими детьми и трогательных пожилых пар. Приехавшие в лёгкой одежде люди проносили с ручной кладью куртки, перепроверяли наличие зонтов и ключей, переставляли SIM-карты телефонов.
Мария молча обняла Асена, немного не дойдя до рамки металлоискателя, прошла сквозь него, быстро обернулась, слегка помахала рукой и исчезла…
Асен выехал на софийскую трассу и, набрав скорость, позвонил и успокоил Георгия, опасавшегося за гастроли, но в шутку предположившего, что тот звонит ему уже из России.
По дороге Асен перебирал в памяти события последних дней и почему-то улыбался, хотя понимал, что встретить Марию ещё раз маловероятно. Потом он вспомнил о позабытой Трояне и вновь пожалел, что не взял номер её телефона, не смог помочь и даже не узнал, в чём может выражаться его помощь.
Когда Асен позвонил Георгию из дома, тот отругал его не на шутку, заявив, что их давняя дружба успешно перенесла очередную проверку, и сделал ряд указаний по одежде, обуви и нотам, которые непременно нужно было не забыть.
- И как ты всё это держишь в голове? – спросил Асен, желая загладить свою вину.
- С тобой-то легко, - охотно отреагировал Георгий. – Вот собирать на гастроли оркестр – беда. И вообще с оркестрантами сплошные проблемы. Ведь каждый сначала хочет попасть в состав, кто уже там - стать солистом, каждый солист – концертмейстером, каждый концертмейстер – дирижёром, каждый дирижёр – композитором, каждый композитор – Чайковским, чтобы иметь возможность иметь…
- Только в России этого не говори, - рассмеялся Асен, понимая, что его простили…
Самолёт в Новосибирск улетал завтра днём. Асен уже никуда не успевал, в том числе и к гематологу, чему не придал никакого значения. Он полусобрал чемодан, сел за компьютер, нашёл по электронному адресу скайп Марии и сделал запрос на общение. Потом недолго поиграл на своём «Бехштайне», снабжённом системой глушения звука, просмотрел теленовости и отправился спать.
Дорога не обещала быть лёгкой…
***
Утром первым делом Асен вошёл в скайп, где с удовольствием увидел положительный ответ на свой запрос. Однако кружок аватара с фотографией Марии в необыкновенно идущем ей строгом сером жакете оказался бесцветным.
Тогда он отправил ей письмо с расписанием концертов в трёх сибирских городах и Казани, куда они должны быть прилететь перед возвращением через Москву в Софию, и понадеялся, что гастроли могут сократить, предоставив время на встречу в Петербурге, после чего вложил ноутбук и планшетник в кожаную сумку на широком ремне.
В половине второго они вылетели в Новосибирск с трёхчасовой пересадкой в Москве. Расстояние меж рядами кресел в самолете было искусственно уменьшено после монтировки дополнительных посадочных мест, а сами кресла оказались довольно узкими. В одном из них, возле иллюминатора, с лёгкостью разместился Асен, а в соседнем не без труда угнездился Георгий, промучившийся весь полёт, постоянно норовя подняться и пройтись туда-обратно по салону и неожиданно по-детски обидевшийся на качество кормёжки, тем не менее, утилизированной им на 150%, поскольку Асен отдал ему половину своей.
Но зато в Шереметьево он получил ответ о том, что Мария решает накопившиеся по дому и по работе дела, которые постарается разгрести к его приезду. Письмо заканчивалось стихотворением:
Облака летят караванами
Вместе с чайками да бакланами.
Волны катятся гладкоспинные
Вместе с рыбами да дельфинами.
Кошаки бредут полусонные
И домашние, и бездомные.
На камнях лежат змеи смирные,
Мимо следуют люди мирные…
С трёх сторон от них вечная вода.
За водой живёт давняя беда.
Ждёт и зарится на колонию…
Сохрани, Господь, Аполлонию…
Именно в Москве Асен с удивлением узнал, что максимально разрешённое количество ввозимого в Россию крепкого алкоголя составляет ровно один литр, посетовал, что не положил в Болгарии в багаж коньяк, и троекратно нарушил таможенный запрет в дьюти-фри.
- Наверное, они боятся, что русские сопьются, - в шутку пожаловался он Георгию, который, в большей степени умудрённый опытом, затарил чемодан как надо…
Гастроли проходили штатно, с небольшими, но заполненными залами, ежевечерней усталостью, всё слабее отгоняемой алкоголем, к которой спустя несколько дней добавилась усталость дневная, а затем и утренняя.
Асен по нескольку раз на дню общался с Марией и каждый раз после этого мучил Георгия вопросами о вариантах сокращения гастролей, подкрепляемыми нелепым доводом, что возможности задержаться в России на несколько дней у него не будет из-за обязанности присутствовать на зачётном концерте учеников, передвинуть который не могла даже смерть.
Георгий понимал, сочувствовал и терпел. Но гастроли не сократили…
***
Они прилетели в Москву вечером накануне отъезда домой. Гостиница располагалась в центре, далеко от аэропорта, но зато близко к Ленинградскому вокзалу, «по пути из позолоченной столицы в среброликий Питер», как выразился Георгий.
Асен приехал туда на такси в начале шестого, взял билет на «Сапсан», отходивший в 5.30, заранее списавшись с Марией, обещавшей встретить его на Московском вокзале Петербурга в 9.20. Обратный поезд из Питера отъезжал в 11.10 и прибывал в Москву в 15.00. Других надёжных вариантов, позволявших успеть на самолёт в Софию, улетавший в 20.20, не было.
Мария встретила его на платформе, где они, одетые в осенние куртки, безмолвно стояли и, улыбаясь, рассматривали друг друга.
- Ты завтракал? – спросила Мария.
- Если только во сне, – ответил Асен.
Они вышли на Площадь Восстания и направились, взявшись за руки, в кафетерий неподалёку от Старо-Невского проспекта.
- У нас всего полтора часа, - грустно сказал он, отхлёбывая капучино.
- Я очень тронута твоим поступком, - промолвила Мария.
- Хотелось бы побыть с тобой подольше, но до зимних каникул не получится. Я работаю в музыкальной академии, которая раньше называлась, как и у вас, консерваторией. У меня есть ученики.
- А Союз писателей у вас есть? – спросила Мария, сама не зная, зачем.
- Есть. Но эта профессия, как и музыкант, уже не так востребована как раньше. При коммунистах Союз писателей и его отдельные представители процветали, но в их круг было очень трудно попасть.
- Как и в России, - заметила Мария. – При Сталине даже предлагали разделить писателей на категории. Представляешь?
- Это было бы ужасно.
- Ещё более ужасно. А ведь среди оставшихся неизвестными писателей, кроме неумех и графоманов, были и гениальные. Их рукописи пропадали, пропадали и они сами. Спивались, кончали с собой… Хорошо, что сейчас появились Интернет-сайты, в которых можно бесплатно публиковаться! Думаю, это многих спасло.
- В своё время у нас в разных городах построили творческие дома писателей. В Созополе, кстати, тоже. Но их приватизировали и сдают под жильё кому угодно. Кстати, в Болгарии есть Союз русскоязычных писателей. Так что при желании ты могла бы найти работу в болгарском издательстве.
- У вас и без меня безработица.
- Ты приедешь ко мне в Софию? – решился он на давно заготовленный вопрос.
- Лучше я буду тебя ждать.
- До зимы долго.
- Я готова ждать долго…
***
Дом, в котором жила Мария, был четырёхэтажным кирпичным колодцем, стены которого окружали заасфальтированный прямоугольник. Среди её детских воспоминаний всплывали ещё не спиленные высокие тополя, между которыми были высажены цветочные клумбы с анютиными глазками и бархатцами. Делала это умершая в перестройку бывшая садовница Екатерингофского парка Анна Григорьевна, жившая в дворницкой и державшая множество кошек, названных ею человеческими именами.
Другим её воспоминанием была детская площадка, которую не только сохранили, но даже огородили невысоким железным заборчиком с воротцами, напоминавшим кладбищенскую ограду, и покрасили в жёлтый и зелёный цвета стёртую временем чашу фонтана, останец которого закрыли скульптурой нелепого синего медвежонка. Песочницу, в которой она когда-то опрокидывала из детского ведёрка «куличи», передвинули на пару метров, как и многоместную незатейливую скамейку, сменившую садовую, с выгнутой спинкой, которую вёснами регулярно красили в белый цвет, из-за чего не обращавшие внимания на прикнопленный листок «ОКРАШЕНО» дети, приходили домой в полосатой одежде, похожие на провинившихся зебр. В углу площадки на месте небольшой катальной горки установили качели. Но Мария не могла вспомнить, чтобы её сын Митя когда-либо играл в этой песочнице, катался зимой с горки или гонял во дворе в прятки или футбол, как будто бы он, набирая скорость и высоту, перепрыгнул через песочницу, двор, улицу и, в конце концов, через европейский пролив на пути к новым, уже взрослым пряткам и горкам.
Постепенно деревянные окна квартир дома вытеснил стеклопластик, большинство досчатых дверей заменили на металлические, а проходные арки, одна на Старо-Петергофский проспект, бывший Проспект Газа, названный в память революционера, мемориальная доска о котором осталась на фронтальной стене, а другая - на задний двор, прозванный непонятным именем «тамошка», где на месте разобранной хоккейной коробки теперь располагалась стоянка автомашин, закрыли ворота с кодовыми замками. Четыре, ранее сквозные, парадные заколотили наглухо, и Мария не помнила, в каких годах это произошло.
Район, где в начале прошлого века построили дом, был когда-то окраиной, затем рабочей окраиной, а потом оказался рядом с центром, присоединившись к лицевой стороне города. Это, с одной стороны, обусловливало недофинансирование по строительно-реставрационным статьям, а, с другой, предохраняло его от возведения многоквартирных домов в стиле, получившем в народе название «хрущёвского баракко».
Большинство местных жителей трудилось на ближайших заводах и фабриках, свыкшись и не помышляя о другой жизни. Жили, как принято говорить, довольно бедно, и Мария, однажды вдумавшись в значение этого словосочетания, ужаснулась и слово «довольно» старалась с тех пор не употреблять. Голодные годы перестройки стали для многих не просто испытанием, но смертельной катастрофой в результате неумения приспособиться к извращённым ценностям эпохи менеджеров и лавочников.
Любой путь из дома, обходной, через тамошку, ограниченную стеной дома и железобетонным забором напротив, или через парадную арку, неизбежно выводил на проспект, пройдя по которому налево, Мария попадала к Нарвским триумфальным воротам, стоявшим на одноимённой площади с одноимённой станцией метро. Оттуда она рутинно отправлялась на работу и туда же возвращалась, забегая в магазины за едой.
Изредка она ходила по проспекту направо, мимо расположенных на противоположной стороне английской школы, которую закончил её сын, храма Казанской Божьей Матери, и бывшего общественного туалета с двумя входными дверями, ранее обозначенными известными буквами, на котором ныне горделиво высвечивалась надпись “BBQ - ГРИЛЬ”. Это здание когда-то привлекало внимание парой гипсовых львиных голов, из пастей которых в каменные раковины струилась вода, бесследно исчезнувших при смене выделительной функции заведения на пищеварительную.
Минуя пожарную часть, «пожарку», Мария выходила к Обводному каналу, оставляя в стороне мощные корпуса завода «Красный треугольник», переходила Ново-Калинкин мост, с середины которого, посмотрев налево и направо, можно было в хорошую погоду разглядеть купола истерзанных в советские годы Богоявленской церкви на Гутуевском острове и Воскресения Христова за Варшавским вокзалом.
Затем она следовала мимо роддома, где появился на свет Митя, ныне занимаемого медицинским центром «Ювента», пересекала Курляндскую улицу, каждый раз с ужасом смотрела на заброшенное здание, в котором ранее находился кинотеатр «Москва» с тремя кинозалами и шахматными столиками в фойе второго этажа, шла вдоль огромного старинного здания Морского госпиталя к Старо-Калинкину мосту и, немного не доходя до площади Репина и Адмиралтейской верфи, сворачивала вдоль Фонтанки направо. От дома сюда идти было минут двадцать, и Мария любила Фонтанку и располагавшуюся за ней Коломну. Там она и гуляла, предпочитая этот микрорайон Дворцовой площади с прилегающими к ней имперскими сооружениями.
Её двухкомнатная квартира, ранее тесноватая, стала слишком просторной после того как муж от неё ушёл, не претендуя на квартиру и забрав дачу, а их сын окончил университет и уехал, обосновавшись в Лондоне, где нашёл интересную работу и состоял в гражданском браке, не помышляя о возвращении. По правде сказать, он звал её к себе, аргументируя это отсутствием финансовых проблем и таинственно намекая на вывезенный из России подарок, полученный в фольклорной экспедиции. Но ей было страшно привыкать к чужой стране и учиться чужому языку. При этом изо всех имеющихся на свете государств она не любила именно Великобританию за её традиционную особенность облекать свои преступные деяния и сделки в джентльменскую форму.
Марии было пятьдесят три года, но выглядела она моложе, благодаря сдержанности в еде и прочих страстях. У неё было несколько романов, казавшихся поначалу серьёзными, но быстро сходивших на нет. Асен не вписывался в её опыт настолько, что она боялась их отношений всё больше, особенно после его краткого приезда, но каждый день ждала его писем и общения по скайпу. Более того, в её голову начали приходить мысли о переезде. Ей было интересно попробовать начать новую жизнь, хотя после развода она постепенно привыкла к одиночеству, и ворвавшийся в него Асен пугал её своей крепнущей решимостью. В конце концов, она сделала для себя вывод, что должна подчиниться и ему и течению событий, хотя и была убеждена в том, что доживать свой век останется в Петербурге.
Время от времени она ностальгировала по Болгарии, покупая красные перцы или вино. Но перцы оказывались безвкусными, а вино порошковым. Однажды она увидела в магазине «Плиску» и купила себе бутылку, а вечером налила, попробовала и вылила содержимое в унитаз.
На следующий день Мария зашла в этот магазин и сообщила, не претендуя на компенсацию, что проданный ей напиток поддельный, с чем, к её удивлению, охотно согласился и продавец, рассказавший, что товар им присылают посредники, и некоторые партии оказываются контрафактными. Слабые попытки Марии доказать ему наличие вины со стороны закупающей отраву торговой сети были встречены с искренним удивлением, поскольку магазин, согласно действующему законодательству, не нёс за это никакой ответственности, как и аптека, продающая смертельно опасные поддельные лекарства.
Мария работала в маленьком околонаучном издательстве и, будучи по природе одиночкой, более уютно чувствовала себя среди персонажей поневоле читаемых книг, нежели среди людей, и как-то заметила, что с последними связана в гораздо меньшей степени. Она занималась, в основном, корректурой и правкой стиля, наравне с редактором, что позволяло работать на дому и помогло ей перед приездом Асена сделать выборочный косметический ремонт…
***
Асен приехал на две недели тридцатого декабря, привёз пластиковый пакет с литровой бутылкой виски из дьюти-фри и чемодан всевозможной снеди - брынзу, нежный буйволиный кашкавал, несколько разновидностей небольших колбас, копчёную говядину, тонюсенькие слои которой были спрессованы в вакуумной упаковке, мастику и трёхлитровую упаковку розового вина «Терра Тангра», взяв с неё обещание не спрашивать о содержимом стянутого верёвкой свёртка, оказавшемся короткополой дублёнкой с капюшоном, подаренной ей на Новый год, который они праздновали вдвоём.
Она также притаила подарок, металлическую фигурку, изображавшую руки музыканта, играющие на стилизованной изогнутой фортепианной клавиатуре. Её она завернула в футболку со сделанной на заказ надписью «Самый лучший пианист».
Асен по-детски обрадовался и тому и другому, пообещав надевать эту футболку под рубашку на каждый концерт…
Из дому они вышли утром второго числа, попав в не выспавшийся малолюдный город. Погода была тихой и ясной. Нападавший за праздники снег приходилось слегка продавливать. Подарок делал Марию другой, ещё более красивой, и Асен, взглядывая, любовался ею. Сам он был одет в кожаную куртку с подкладкой из овчины, и рассказал, что в последнее время в Болгарии, к сожалению, в моду вошла уродливая подкладка из волчьей шкуры, хотя и овец тоже жалко.
Они направились её привычным маршрутом и уже через пять минут Асен, увидев на углу Нарвского проспекта храм, попросил в него зайти. Они пересекли проспект и он, внимательно прочтя полное название храма на тёмно-зелёной табличке, прикреплённой к серой кирпичной стене, с трудом отворил массивную деревянную дверь.
- После коммунистов его открыли одним из первых, - прошептала Мария, войдя в притвор. – В конце восьмидесятых.
- А что тут было при них? – также шёпотом спросил Асен.
- Мебельная фабрика.
Он подошёл к церковной лавке, купил две свечи и отдал одну из них Марии. Они зажгли их от стоявших в кандиле перед иконостасом, поставили, помолчали, перекрестились и вышли, дважды обернувшись для поклона в притворе и на паперти.
- Я знаю, что при Советской власти многие церкви разрушили, но почему-то никогда не интересовался, подо что приспособили остальные, - сказал Асен, когда они подошли к Обводному каналу.
- Посмотри вдаль направо, - сказала Мария, выведя его на середину моста. – В этой церкви располагались склады и хозяйство трамвайного парка. А до революции она являлась центром борьбы с пьянством.
- Пока нам туда рано, - улыбнулся Асен.
- А теперь посмотри налево, - развернула его Мария. – Видишь храм?
- Да.
- В нём оборудовали овощехранилище, потом мыловаренный завод, а в блокаду - морг. Он горел в войну и отреставрирован сейчас не более чем на треть. Денег не хватает. Но, говорят, в первую же службу после его открытия, в Крещение девяносто второго года, на внутренних стенах проступили закопчённые и замазанные краской фрески.
- Я хотел бы побывать в обоих, – попросил Асен…
Они дошли до площади Репина, свернули к месту впадания в Фонтанку Канала Грибоедова, проехали на трамвае три остановки до Никольского собора и вышли.
- Хочешь зайти в Никольский? – спросила Мария.
- Не сегодня, - ответил Асен. – Один храм в день. Так уж у меня заведено.
- В нём меня крестили. Как и многих других. Мы признавались в этом друг другу, будучи уже взрослыми.
- Это было опасно?
- Я бы не сказала. Но родители, конечно, могли пострадать, хотя крестили-то нас бабушки! А с них, безграмотных и тёмных, какой спрос? - рассмеялась Мария.
- Крестили только в Никольском?
- Ещё в Князь-Владимирском, в Лавре, в Спасо-Преображенском… И бабушки ездили туда с внуками и крёстными потому что в подавляющем большинстве уцелевших церквей богослужение запретили…
Они перешли Садовую, Ново-Никольский мост, огибая собор слева, пересекли улицу Римского-Корсакова по направлению к Театральной площади, нанизанной на гриф улицы Глинки…
- Раньше она называлась Морская Полковая, - заметил Асен. – Наверное, ни в одном городе мира музыкальные строения так не переплетены с морскими. Да и Николай Андреевич…
- Который был флотским офицером? – перебила Мария.
- Да, а его старший брат, Воин Андреевич, – контр-адмиралом…
Площадь ремонтировали, сузив проезжую часть до одной полосы в каждую сторону. И справа и слева дорогу преграждали широкие траншеи с кучами мелкого глинистого песка, огороженные крупноячеистой жёлтой решёткой. Слева, вплотную к зданию Мариинки, за синим забором высились металлические строительные конструкции и подъемный кран. Противоположная сторона, у консерватории, местами закрытой зелёной сеткой, была оккупирована поставленными друг на друга серыми вагончиками с крохотными окошками.
Асен, раскрывший рот от разницы между ожидаемым и действительным, напоминавшим преддверие апокалипсиса, оглядел альма-матер и проследовал дальше, мимо входа в театр, обойдя который, ужаснулся зданию новой сцены, заявив, что никакая акустика внутри не может оправдать автовокзал, построенный снаружи.
Повеселел он лишь на следующем мосту, где они мимолётно поцеловались и пошли мимо казарм Флотского экипажа на Благовещенскую площадь, так и не переименованную обратно из площади Труда и, далее, по Конногвардейскому бульвару мимо княжеских дворцов к манежу, охраняемому стоящими перед вечным выбором братьями Диоскурами с их перепуганными конями, наискось мимо Исаакия, оглянувшись на Адмиралтейский шпиль и, вдоль по Мойке через Невский проспект, недолго задержавшись перед входом на Дворцовую, но решительно отвернувшись и войдя в ворота Капеллы.
Асен заинтересованно просмотрел отпечатанный на афишах чёрно-красный репертуар, и они прошли через дворы и Большую Конюшенную мимо лютеранских церквей вновь на Невский, и устремились вдоль Казанского собора, тянущегося по противоположной стороне проспекта, бросив взгляд на глазурованные купола Спаса на Крови, к афишам здания Малого зала Филармонии, и от него в метро…
***
Утреннее предложение Марии купить билеты в оперу, на симфонический концерт или балет было мягко отклонено.
- Зачем тогда ты изучаешь афиши? – спросила она.
- Потому что вспоминаю музыку, о которой на них написано.
- И ты всю её помнишь?
- Практически, да. Без деталей, конечно, но, прочитав, кто её исполняет, могу представить, как она звучит.
- Я в этом совсем не разбираюсь. И пианистов не знаю, вот сейчас могу вспомнить только Каравайчука.
- Олег учился задолго до меня, сразу после войны. Он - гений. Я часто слушаю его сочинения.
- А игру?
- И игру. Хотя композитор и исполнитель – разные ипостаси.
- А ты не пишешь музыку?
- Нет. Пробовал – не моё. Да я и специализировался как исполнитель.
- Учителей помнишь?
- Конечно. После софийской консерватории я стажировался на фортепианном факультете у Владимира Нильсена. Его помню больше других. Недооцененный, независимый и ненавидимый властями человек. Великий педагог.
- А, кроме фортепиано, ты на чём-нибудь играл?
- На органе и клавесине. Но, опять-таки, не моё. Сыграть могу, но сам себе не позволяю. А вот слушать их люблю больше, чем другие инструменты.
- Ты говорил, что жил в общежитии и снимал жильё. Покажешь, где?
- Мы проезжали вчера на трамвае мимо одного из этих домов. Угол Садовой и Лермонтовского проспекта. Ещё снимал на Декабристов и на Большой Подьяческой. А общага была далеко - у Кировского завода. Я там недолго пробыл, через полгода снял комнату. Мне-то было хорошо, рояль за собой не втащишь, а вот струнникам и духовикам в аренде отказывали, а если по незнанию опрометчиво соглашались, то старались выселить несмотря ни на какие деньги.
- Зато тебе приходилось репетировать в консерватории?
- Да. Я подыскивал комнату или квартиру с роялем, но за три года так и не нашёл. Раньше ведь не было компьютерных симуляторов, которые, как говорят, скоро вообще нас заменят, да если б и были… Так, для оранжировки…
- Они вас никогда не заменят. Глупости это. А в консерватории роялей на всех хватало?
- Не хватало. Там тоже были расписания, очереди, уступки, взаимопомощь. Кстати, ты знаешь, каково первоначальное значение этого слова?
- Консерватории? Нет, не знаю.
- Приют! – рассмеялся Асен. – А ты не возражаешь, если я попытаюсь встретиться с кем-либо из своих питерских знакомых?
- Абсолютно. Пусть приходят сюда. Я буду только рада. Накрою, посижу с вами часок, и куда-нибудь смоюсь до вечера.
- Ещё чего не хватало! - возмутился он. – Вместе и накроем, а если пригласят, то оба и пойдём.
- Хорошо, как получится. Между прочим, мне тоже нужно съездить домой к издателю, отдать проработанную и забрать новую рукопись. И обсудить их, конечно.
- Домой? – переспросил Асен.
- Да. Ведь организации закрыты на зимние каникулы. И наш офис тоже.
- Это мужчина? – нарочито грозно осведомился он.
- По-видимому, да, - улыбнулась Мария. – Во всяком случае, у него есть замечательная жена. Она же главный редактор и моя подруга, между прочим. Единственная, наверное.
- Это надолго?
- Часа на три-четыре, учитывая, что без чая меня не отпустят. Пойдём со мной. Они очень интересные люди. Такие кого принято считать подлинными питерскими интеллигентами.
- Хорошо, посмотрим. Но я, честно говоря, больше хочу побыть с тобой вдвоём. Так что постараюсь собрать своих именно на это время.
Асен достал планшетник, нашёл органайзер, выделил координаты питерских знакомых и скопировал в отдельный файл. Получилось более двадцати фамилий.
- Приглашать всех? – шутливо спросил он, показывая Марии светящийся экран с всплывающими по мановению его пальца строками.
- Конечно, - улыбнулась Мария. – Но не рассчитывай на полный сбор. Многие в это время уезжают отдыхать. Например, снимают семьями коттеджи в Финляндии и катаются на лыжах.
- Боюсь, что некоторые отправились гораздо дальше, - посетовал он.
Мария подала ему радиотелефон и свой мобильный.
- Удачной охоты.
Асен привёл в боевую готовность скайп, вайбер и вацап, и принялся звонить.
Мария вышла в другую комнату и уселась просматривать рукопись…
Спустя час Асен постучал в дверь и вошёл с телефонами в руках.
- Ну и как твои успехи? - подняла она голову от бумаг.
- Почти никак, - разочарованно произнёс он. – Отозвался только один.
- Я же тебе говорила. Каникулы! – повторила Мария, убеждённая в своей правоте.
- Дело не в этом, - грустно сообщил Асен, тяжело усаживаясь на соседний стул. – Их вообще нет.
- Что значит нет? Не могли же они все умереть!
- Нет. Но они уехали, причём не на каникулы, а совсем. Тот, которого я нашёл, перечислил несколько оставшихся, но я с ними малознаком.
- Из твоего списка?
- Из моего списка троих нет в живых, а об остальных известно или мало, или вообще ничего.
- Что значит мало?
- Первоначальная страна эмиграции.
- А если искать по оркестрам?
- По ним можно найти струнников, реже - духовиков, но не пианистов.
- Да, действительно… Так ты пригласил его к нам?
- Я приглашал, но он отказался. И к себе не пригласил. Предварительно условились на завтра. Что, если мы с тобой днём разъедемся? Я к нему, а ты к издателю. Только напомни, как мне ехать до.., ну вот, забыл станцию метро…
- Ничего, он тебе напомнит, - сказала Мария, забирая у него мобильный, после чего позвонила редакторше и быстро договорилась.
Они немного погуляли и зашли в магазин, пополнить запасы.
- Жаль, что я не привёз ничего в подарок твоим редакторам-издателям, - расстроено произнёс Асен.
- Ты же не знал… - успокоила его Мария. – Завтра купим пирог в «Штолле». Они открыты с сегодняшнего дня и очень популярны. А вы со своим товарищем сами сориентируетесь.
- Мне нужно разменять валюту, - вспомнил Асен.
- Я дам тебе, сколько нужно. Тем более, что…
- Никогда! – возмутился он, и Мария, немного попрепиравшись, покорно повела его на поиски обменника…
***
Асен позвонил в дверь непоздним вечером.
- Почему ты не открыл своим ключом? – спросила Мария.
- Увидел свет в твоих окнах. И очень обрадовался.
- Тому, что я дома?
- Тому, что мне наконец-то есть, к кому спешить, - ответил Асен, поцеловал её и принялся стягивать куртку.
- Ужинать будешь?
- Нет. Мы были в кафе. А как у тебя?
- Всё хорошо. И пирог, и разговоры.
- Ты рассказала им обо мне?
- Да.
- И что они сказали?
- Сказали, что я счастлива.
- А ты сама как считаешь?
- Я с ними согласна. Проходи.
Асен прошёл в комнату и сел за стол, на котором лежала новая рукопись. Мария собрала листы в пластиковую папку.
- Ты не редактируешь электронные версии? – спросил он.
- Редактирую, и признаю, что работа с электронными закладками гораздо производительнее, но водить карандашом по бумаге мне нравится больше. Поэтому если автор не приносит распечатку, а мы можем его об этом только просить, но не настаивать, я сама её делаю.
- Понятно.
- Что-то ты невесёлый, - отметила Мария. – Быть может, чаю или кофе?
- Спасибо, на ночь не хочется. У нас остался виски?
- Конечно. Тебе со льдом? - Мария принесла два стакана, щедро наполненные светло-коричневым напитком с большими кусками льда и села напротив.
- Ну, рассказывай.
- Виски я попросил потому, что мне пришлось пить пиво. А ячмень ячменю не вредит, - пояснил он.
- Смотря где.., - пошутила Мария, но он либо не понял, либо не обратил внимания на её слова. – А ты не любишь пиво?
- Выпить могу, но предпочитаю вино.
- И я удивилась, что болгары пьют много пива. Но ведь это грех при таком-то вине!
- Согласен. Пиво - относительно новая традиция, но мы пытаемся сохранять национальную аутентичность, запивая им ракию.
- Ужас! И ты тоже?
- Нет, ты же знаешь. Максимум – рюмка перед едой, которая гасит брожение. А потом вино. Помнишь, как мы ужинали в ресторанчике на Хармани?
- Помню. И камбалу тоже. Как она по-болгарски?
- Калкан, - Асен отпил виски, помолчал, сделал ещё глоток и начал рассказывать.
- Сначала мы не могли найти друг друга. Ходили по вестибюлю, вглядывались в одиноко стоявших мужчин. А когда нашли, то не смогли узнать, точнее, поверить, что это мы. Он показался мне слишком старым, и я понял, что он видит меня таким же. Потом каждый вспомнил знакомые черты, жесты, манеру говорить... Они ведь не изменились. Или мы невольно стали вести себя как тридцать лет назад? Не знаю…
- Как его зовут?
- Марк. Красивый был парень. А сейчас разрыхлел, страдает артритом. У него руки сводит постоянно. Долго предмет держать не может.
- А как же он играет?
- Он больше не играет. Давно... Одет бедно. Думаю, что и живёт очень бедно, поэтому и меня не пригласил, и к тебе придти постеснялся. Работает в театре вахтёром. Зато знает про многих.
- И где они?
- Знаешь, получилось так, что я большинство-то и не помню. Он назвал несколько человек, кто остался в России и продолжает работать, в том числе и в консерватории, но вот те, кого я помню хорошо, почему-то как раз и уехали. Но я с ними нигде за границей не пересекался. Странно… Не по кабакам же они играют!
- А учителя?
- Примерно такая же картина, только гораздо хуже, потому что они были старше и почти все умерли. Их я помню хорошо. Он рассказывал, как они доживали. Некоторые вполне неплохо, а другие - в нищете, в коммуналках. Я могу себе это представить, поскольку им всегда нужна была, в основном, музыка, а не то, что сейчас называют качеством жизни. Когда заканчивалась музыка, заканчивалась и их жизнь. И дольше прожили как раз те, кто до конца преподавал, давал частные уроки на дому… Он рассказал об одном профессоре, жившем с женой в одной комнате огромной коммуналки, с соседями-уголовниками. Ему было далеко за восемьдесят, но к нему каждый день приходили ученики. И один из них заявился с недолеченным гриппом, даже не думая, что делает. А профессор заразился, развилась пневмония, и он умер.
- Какой ужас, Господи..!
- Да. У стариков ведь нет иммунитета. Ужас ещё и в том, что они с женой, в своё время, уехали в Германию, где им платили пенсию, предоставили вполне приличное жильё… Но они, прожив там лет восемь, вернулись, предпочтя репетиторство и коммуналку, расположенную рядом с консерваторией.
- А Марк как пережил свою профнепригодность?
- Он был моложе, когда заболел. И смог сублимироваться, хотя с огромным трудом, на грани суицида.
- Молодые тоже уезжают?
- Конечно. Причём, не только в Европу и Штаты, но и в Южную Америку. Недавно нашли нишу в Чили и теперь играют там в ведущих оркестрах и преподают.
- Ты рассказал о нас Марку?
- И рассказал, и в Болгарию пригласил. Кажется, он загорелся.
- То есть, расстались вы с перспективой?
- Расстались мы не быстро. Я-то даже вторую бутылку не осилил, а он выдул штук пять. Ну и не сразу дошёл до автобуса. Пришлось бежать до спуска на набережной. Он назвал это «отлить в граните».
- Кажется, я от кого-то это уже слышала… - улыбнулась Мария.
***
Им было удивительно спокойно. Их страсть была бережной и предупредительной, а прогулки и разговоры - неторопливыми. Они почти не рассказывали друг другу о личной жизни, понимая, что прошлым можно что-то объяснить, оправдывая, лишь самому себе, но никак не ставшему близким человеку, у которого подобные истории могли вызвать только досаду и ревность. Да и вообще говорили мало, зная, что даже при разных точках зрения уступят друг другу. Больше наблюдали за происходящим вокруг, за мимолётными изменениями города, складывающимися в его историю, как миллионы людей, живших и любивших до них.
Асен хорошо знал Питер и с удовольствием вспоминал его. Вскоре он превратился в гида, а Мария стала ведомой, и то, как иностранец показывал её родной город, оказалось немного наивным, но необычно интересным. Он обожал мелкие детали, на которые Мария, будучи местной, ранее не обращала внимания – на русалок, украшавших решётки Литейного моста, на гиппокампов, ограждавших Благовещенский мост, на горгон, оберегавших мост Банковский через канал Грибоедова и выглядывающих из ниш дома на углу Садовой и Банковского переулка и, наконец, на валькирий на здании Дома книги, построенного компанией Зингер, что было для неё уж совсем непростительно.
Дважды в дни оттепели, когда снег в Питере таял, обнажая тротуары, которые вместе со зданиями и припаркованными машинами покрывались сплошным слоем смешанной со смогом строительной пыли, слетавшейся как пепел отмытых и сгоревших денег с реставрируемых объектов, они выезжали на электричке в пригороды, расставленные Асеном в порядке убывающего предпочтения.
Гатчина встретила рассыпающимися каменными казёнными и жилыми домами, построенными по дороге к жёлто-серому дворцу екатерининского фаворита, привычно ожидаемому, но каждый раз внезапно выраставшему именно в тот момент, когда посетитель начинал вертеть головой, полагая, что прошёл мимо. Прилегающий ко дворцу парк походил на тёмную трёхцветную кошку, положившую его, подобно игрушке, к подбрюшью, уже наигравшись, но не желая отдавать добычу. Группы деревьев, как клоки выдранной шерсти были разбросаны по мелким островам, отделяемым протоками и прудами, кишащими утиным однообразием.
Проникновение во дворцовые внутренности, несмотря на порывы холодного ветра, усугублявшего сырую погоду, было отвергнуто единогласно. Однако никто из них даже не подумал о том, чтобы взять с собой термос и фляжку с коньяком. Поэтому они, быстро отчаявшись найти подходящее кафе, сели в обратную электричку и отыскали в вагоне сиденье, с установленной под ним печкой.
- Интересно, - произнёс Асен, расположившись на обитой дермантином жестковатой скамье. - Каково им было тут жить? Павлу, Николаю первому, Александрам…
- Не знаю, но думаю, что им было страшно, - ответила продрогшая Мария...
Спустя несколько дней Асен предложил поехать в Ораниенбаум, полузабытый парк которого он предпочитал популярному Петергофскому. Посетив собор Архангела Михаила, они поднялись по ступеням каменной лестницы на плато и долго бродили по укрытым снегом аллеям Нижнего сада и Верхнего парка, вдоль замёрзшего русла реки Карасты и берегов Красного пруда, осматривали дворцы и павильоны, внутрь не заходя.
- Здесь во Вторую Мировую тоже были фашисты? – спросил Асен.
- Нет, - ответила Мария. – В отличие от Петергофа, Ораниенбаум им занять не удалось. Это место вместе с береговыми фортами так и называли - Ораниенбаумский плацдарм или «пятачок». Тут немцы потерпели первое в войну поражение.
- Наверное, он не имел особого стратегического значения.
- Мне кажется, что имел. Он и Питер прикрывал, и Кронштадт… И при прорыве блокады его использовали.
- Ты много знаешь про войну.
- Не очень. Но мы о ней помним. Даже те, кто её не застал. Ведь в битве за Ленинград, в том числе от голода, погибло больше людей, чем потеряли Англия и Штаты за всю войну.
- Россия в обе Мировые начинала воевать с Германией позднее Англии и отводила на себя удар. Наверное, можно сказать, что каждый выживший британский солдат – это убитый русский. И мне не нравится, когда в Польше сносят памятники русским солдатам, которые её освободили. Знаешь, ведь и Алёшу тоже хотели убрать, но потом одумались.
- Это очень страшно, - сказала Мария. – Не меньше, чем фашизм. Давай сменим тему…
- Хорошо. В какие пригороды мы ещё можем поехать?
- Зимой хорошо в Павловске. А в Петергоф лучше ездить, когда включат фонтаны.
- Давай оставим их на следующий раз…
- Конечно. Ты же ещё приедешь?
- Наверняка. Но сначала ты ко мне. Будем жить на две страны, ладно?
- А как же твоя работа?
- Да, в Болгарии придётся проводить больше времени. Но ты сможешь работать в твоём издательстве и дистанционно. В конце концов, жена должна следовать за мужем не только в Сибирь!
- Я подумаю… - улыбнулась Мария.
***
Каникулы пролетели быстро, как у детей. В оставшиеся дни они посещали храмы, ходили в театры на Фонтанке, на Васильевском, в Мироновскую антрепризу, впитывая отличную игру молодых актёров и радуясь, что драматическую питерскую школу уничтожить не удалось, посетили в корпусе Бенуа выставку Веры Ермолаевой, гениальной художницы-инвалида, расстрелянной в тридцать седьмом году, перекусывали пирогами в «Штолле» и гуляли, гуляли, гуляли…
То, о чём они лишь догадывались перед встречей, оказалось реальностью, а нереальным, наоборот, казалось то, что им пришлось прожить друг без друга долгую жизнь.
Расставание было очень тяжёлым. Вылет не отложили, и когда она вышла из здания аэропорта на улицу, ей подумалось, что зимняя сказка кончилась, и ей не суждено в неё вернуться.
Но Асен позвонил по скайпу еще до получения багажа в Софии, а потом и из дома.
А ночью она написала стихи, но ему не отправила:
Снежинок буйный рой
За уходящим «скорым»
И огоньки за чёрной,
Скользящей прочь дырой…
Рождественской порой
Наивно и покорно
Стоял в конце платформы
Растерянный герой.
Ни горя, ни ума,
Ни страха не осталось,
Метельным покрывалом
Окутала зима
Деревья и дома,
Рябой гранит каналов,
Дворец, где бушевала
Бубонная чума.
Унынью одному
Любезные метели
Не вовремя слетелись –
Ни сердцу, ни уму…
В дорожную суму
Засунув еле-еле,
Что не носил на теле,
Герой шагнул во тьму,
В отверстие ствола,
Готового для боя,
Оставив за спиною
Никчёмные дела.
Душа его звала
На небо голубое,
Но не взяла с собою,
Оставив тень крыла.
Без веры и любви
Он обходил строенья
Казанского, Успенья
И Спаса на крови.
Он многих удивить
Сумел своим решеньем
И не просил прощенья
Или благословить.
Не будучи гоним,
Иском иль презираем,
Руки не подавая
Знакомым и чужим,
Надеждою храним
И снова предаваем…
Лет на сто отставая,
Я двигалась за ним.
***
- Знаешь, я бы поставил памятник этим эстонским парням, - сказал Асен, подстраивая рукой веб-камеру.
- Каким парням? – удивилась Мария.
- Тем, кто придумал скайп.
- Тебе кажется, что они нас сохранили?
- В какой-то степени. Они сэкономили нам время. Прикинь, сколько бы шли письма…
- И сколько стоили бы междугородные звонки…
- Это менее важно.
- А вдруг нам будет его недоставать, когда мы будем вместе?
- Шутишь?
- Не знаю. Мы не виделись три месяца. И дело не только во времени. Представь, что люди переписываются, долго не видя друг друга, и до встречи женщина успевает подурнеть и приезжает этакой старой мымрой.
- Что это за слово?
- На самом деле оно означает всего-навсего угрюмость.
- Ты забронировала билет?
- Да, на одиннадцатое. Сразу после майских.
- Надеюсь, обратный не брала?
- Нет, как ты и хотел. Но квартиру пока сдавать не буду.
- Это сама решай. Можешь даже продать. У меня места хватит.
- Мне надо с Митькой посоветоваться.
- Конечно. Кстати, не исключены гастроли в Англии. Поедем вместе.
- Там вечно проблемы с визой.
- Поедешь как моя жена и сотрудник. Георгий поможет.
- Ты не передумал?
- И не надейся. Надо решить, в каком городе идти в Обреден дом. Это ЗАГС по-нашему. Сначала туда поеду я и напишу заявление, потом уже вместе, подавать документы.
- Какие документы?
- Справку, что ты не замужем, можно оформить в российском посольстве в Софии. Возьми с собой свидетельство о разводе. И о твоём рождении, на всякий случай. Ещё нужны будут паспорта и медицинские справки.
- Врачей обходить?
- По-моему, только кровь из вены и осмотр. Мне, кстати, тоже надо кровь пересдать, а то я осенью закрутился и забыл получить результаты. Это не на СПИД.
- Надеюсь. Но ты меня пугаешь.
- Ничего страшного. Просто нужно найти какой-то фактор крови. То ли она слишком плохо сворачивается, то ли слишком хорошо… Ничего страшного.
- Ну, если ты пойдёшь к врачу только женатым, мне придётся согласиться.
- Да я и сам понимаю, - сказал Асен, не замечая её иронии. - С возрастом мы начинаем больше ценить жизнь и сильнее бояться смерти. И ты, кроме всего прочего, являешься моим дополнительным стимулом.
- Стимулом к чему?
- К здоровью и долголетию. Теперь я несу за тебя ответственность…
***
Одиннадцатого мая Асен встречал Марию в софийском аэропорту. Садясь в машину, она с радостью увидела, что подаренная ею фигурка аккуратно прикручена к торпеде.
Через полтора часа они сидели в его квартире за заранее накрытым дубовым обеденным столом.
- Откуда вся эта старинная мебель? – спросила Мария.
- Осталась от родителей, как и квартира, - ответил Асен, разливая в бокалы розовое вино.
- Ты ничего не стал менять, когда остался один?
- Почти ничего.
- Твои жена и дочь тоже здесь жили?
- Нет. Мы жили отдельно. Полагаю, она задумала эмигрировать ещё до развода. Потом продала квартиру, и они с дочкой уехали.
- Ты поддерживаешь отношения с ними?
- С бывшей женой – нет, с дочерью изредка. Она вышла замуж и, насколько я знаю, на материальные проблемы не жалуется. У меня два внука.
- И ты не ездил их повидать?
- Нет. Но, может быть, мы с тобой как-нибудь познакомимся с ними. И с семьёй Мити тоже.
- Поедем к ним?
- В Ганновер? Не знаю. Можем пригласить всех сюда. Снимем дом на побережье…
- А твоя бывшая жена живёт с семьей дочки?
- Неподалёку. В полутораста километрах, в Детмолде, городе пенсионеров...
- А ведь действительно, вдруг наши внуки будут дружить?
- Они даже и в брак вступить могут.
- Не знаю, родятся ли у Митьки девочки…
- В мире, где они живут, это не имеет особого значения.
- Ужас! – воскликнула, краснея, Мария.
- Не одобряешь? – улыбнулся Асен.
- Не понимаю, - подправила она. - А знаешь, до сегодняшнего дня мне и в голову не приходило…
- До конца семестра ещё около двух недель, - переключил он тему разговора.
- Ты говорил. Будешь ходить на работу каждый день?
- Почти каждый. И в разное время. «Жатвы много, а делателей мало», как сказано в Евангелие от Матфея. Но зато мы успеем уладить кое-какие формальности, получить справки… А потом сразу уедем.
- На всё лето?
- В июле и августе у меня три концерта. В Пловдиве, Варне и Бухаресте. Поедешь со мной?
- Конечно. С удовольствием.
- И ещё одно, о чём ты не знаешь. Примерно через месяц меня просят приехать на заседание ректорского совета академии, - сказал Асен, и лицо его потускнело. – Не дай Бог там оказаться!
- Осторожно. Ты можешь быть услышан, - мягко сказала Мария.
- Меня, вроде бы, не прослушивают.
- Всё равно…
- Думаю, что я попросту не поеду.
- Тебе решать…
***
В столице они провели на несколько дней дольше, чем планировали. Марии хотелось поскорее уехать из большого города, но виду она не подавала, пытаясь поближе познакомиться с особенностями жизни в новой стране.
Асен регулярно ездил в музыкальную академию, но часто звонил ей либо на свой домашний телефон, либо на приобретённую болгарскую СИМ-карту. Она же, будучи сама пунктуальной, быстро привыкла к его избыточной педантичности, проявившейся в строго соблюдаемом режиме труда и отдыха, который её не раздражал. Несколько раз она хотела напроситься к нему в академию, в которой шли репетиции и прослушивания выпускных концертов, но каждый раз одёргивала себя.
Люди вокруг были доброжелательными, многие вполне сносно изъяснялись по-русски, а Георгий и прочие немногочисленные друзья Асена приняли её с почтительным восторгом. В отличие от маленького Созополя, в Софии его узнавали редко и здоровались улыбкой, глазами или лёгким движением головы, не подходя и не затевая разговор. Мужчины показались ей более спокойными, чем в России, а женщины, наоборот, более эмоциональными и обладающими избыточной самооценкой, что Асен объяснил недостаточной самооценкой русских женщин.
Она не без труда уговорила Асена подарить ей DVD с его игрой, и он записал несколько наиболее удачных, на его взгляд, фрагментов из симфонических и сольных концертов. Мария продублировала их на флеш и смартфон, но времени для прослушивания почти не оставалось, поскольку оно было занято заботой об Асене и им самим.
Гулять им доводилось гораздо реже, чем в Питере, и эти прогулки носили не только познавательный, но и прикладной характер. Разумеется, они побывали и в Храме Александра Невского, и в Ротонде Святого Георгия, в музеях археологии и социалистического искусства, на знаменитых софийских бульварах и в парке Витоша, но, между делом, Асен показал ей ближайшие магазины, рынки Женски пазар и Централни Хали, красивейшее здание почтамта, откуда он отправил большой конверт с увесистыми музыкальными пособиями своему коллеге из Велико Тырново. При этом Марию поразило, что посылка стоила примерно столько, сколько в России обошёлся бы лишь конверт. Кроме того, им выдали чек с указанием номера, по которому можно было отследить путь посылки по Интернету.
А однажды перед выходом из дома Асен сообщил, что должен зайти в налоговую, и Мария, приготовившаяся потратить как минимум полдня на очередь и заполнение бумаг, с искренней обидой за собственную державу лицезрела, как, нырнув в дверь одного из неприметных учреждений, он потратил менее трёх минут на то, чтобы отдать в окошко оператора магнитную карту и получить её обратно вместе с платёжным документом.
В третий раз она удивилась, когда они поехали в магазин «Метро» и остановились на перекрёстке с не работавшим светофором, функции которого выполнял дорожный полицейский, державший в одной руке палку с прикреплённым на её конце красным кружком, а в другой – с зелёным. Повернувшись к полосе движения с автомобилями, которым предстояло ехать, он показывал им зелёный сигнал, а тем, которым надлежало стоять – красный.
- Послушай, а почему у нас они орудуют полосатыми жезлами? – спросила Мария, оборачиваясь на оставшегося позади полицейского.
- Да я и сам не знаю, зачем нужна эта регулировка прохода танковых колонн, - усмехнулся Асен.
- Дурдом… - тихо произнесла Мария, живо представив себе последствия волшебного перемещения болгарского регулировщика на российский перекрёсток, а российского на болгарский…
***
И вот, наконец, Асен назначил день, как он выразился, начала их многолетнего свадебного путешествия, оказавшийся четвергом. Загрузив вещи и провизию в машину, они поехали в Созопол, но, выехав на трассу, Асен предложил сделать небольшой крюк к Рильскому монастырю.
- Этот сюрприз ты заранее заготовил? – спросила Мария.
- Честно говоря, да. Не экспромтом, - ответил он. – Тут всего километров полтораста, но дорога пойдёт по горам, так что быстро доехать не получится.
С этими словами Асен дотянулся до бардачка и вытащил небольшой бумажный пакет, в котором оказался лёгкий розовый платок, украшенный по краям причудливыми узорами, и крохотный деревянный флакончик с розовым маслом.
- Какая прелесть! – обрадовалась Мария, расправляя подарок.
- Можно было бы подняться ещё выше, к Рильским озёрам, - продолжил Асен. - Но для того чтобы их посмотреть, понадобится часов семь. Причём, на этой машине я смогу доехать только до фуникулёра, да и это рискованно. Там настоящие горы. Два с половиной километра над уровнем моря, и кое-где ещё лежит снег. Судя по погоде, будет слякоть и холод.
- И нам придётся ночевать в горах?
- Да, в одном из ближайших отелей. Но тогда в монастырь мы попадём только завтра, а в Созопол – глубоким вечером. Итак, чего ты больше хочешь?
- К экстриму я пока не готова, так что поехали в монастырь, - попросила Мария…
Они въехали в густо покрытые лесом горы и стали забираться по асфальтированному серпантину. Умолкнувшая Мария начала вертеть головой, выкручиваясь, в надежде увидеть горные пики, и осознававшему бесцельность этого занятия Асену пришлось остановиться на площадке, откуда были видны покрытые снегом вершины.
Монастырь, втиснутый меж крутых склонов, возник за внезапно появившейся горной рекой как игрушка, лежащая в полусжатой горсти.
Асен остановил машину на паркинге неподалёку от арочного входа в подворье, стены которого были настолько высоки, что за ними виднелась только верхушка купола. Арка оказалась длинной, свидетельствуя о ширине стен, обустроенных изнутри помещениями, разделёнными трёх- или четырёхэтажной колоннадой. Двор был вымощен стёршимся до плоскости камнем. Верхние надстройки главного храма были окрашены поперечными кирпично-розовыми и чёрно-белыми полосами, тогда как нижняя его часть, укрытая навесом, поддерживаемым изящными колоннами, снаружи была расписана яркими фресками с библейскими сценами, изображёнными на жёлтом или голубом фоне. Внутри оказалось просторно и темно. И здесь стены, как и купол, были расписаны фресками, а позолоченный огромный иконостас поражал величавым великолепием.
- Подойдём к иконе слева от иконостаса, - прошептал Асен.
Мария увидела небольшую икону, разделённую перегородками на квадраты, изображавшую Богородицу с младенцем.
- Это чудотворная «Одигитрия», - пояснил Асен. – В перегородках хранятся мощи святых.
- А Иван Рильский жил именно здесь? – шёпотом спросила Мария.
- Конечно, нет. Этот храм построили в девятнадцатом веке. А сам он жил в пещере, километрах в четырёх отсюда.
Неожиданно с улицы раздался колокольный звон, приглушаемый церковными стенами.
- Это колокол с башни во дворе. Башня средневековая, а колокольню достроили гораздо позднее. Нам повезло. Начинается вечерняя служба.
В храм вошла группа священников в чёрных одеяниях. Один из них приложился к «Одигитрии», за ним последовали другие, и служба началась.
- Это наместник монастыря, епископ Евлогий, - прошептал Асен.
- Давай послушаем, - предложила Мария.
- Хорошо, - согласился он…
Служба длилась недолго, и по её окончании Асен подошёл к одному из монахов из свиты епископа, с которым они оказались знакомы, и представил ему Марию.
Они перешли в одно из храмовых помещений. Монах усадил их за небольшой стол, ушёл и вскоре появился с увесистыми переплетёнными, оказавшимися рукописными, нотами церковных песнопений.
Полчаса они увлечённо, но бережно перелистывали страницы, тихо переговариваясь по-болгарски. Наконец, Асен, вспомнив о присутствии Марии, поблагодарил монаха, встал и обнял его.
Монах благословил их, приложив пальцы ко лбам, и проводил к выходу на подворье.
- Откуда ты его знаешь? – спросила Мария, снимая платок и радостно вдыхая горный воздух.
- Он бывший оперный певец. Окончил наш вокальный факультет и считался очень перспективным. Но что-то с ним произошло… Теперь поёт здесь, - улыбнулся Асен.
- Как думаешь, он доволен своим монашеством?
- Самостоятельно выбравший свой путь должен смириться.
Они вышли за ворота подворья и двинулись к машине.
- Мы едем? – с сомнением спросила Мария.
- Знаешь, сегодня нам мчаться в Созопол особого смысла нет, если ты не против, конечно…
Они заночевали в отеле в пяти километрах от монастыря и рано утром двинулись в Бургас, остановившись лишь на заправке.
- Мы могли бы заехать в Пловдив и Варну, но, как я тебе говорил, у меня будут концерты, и мы задержимся в каждом городе, - сказал Асен. - В Пловдиве посмотрим античный театр, оттуда и памятник Алёше виден очень хорошо. В Варне, если захочешь, сходим в дельфинарий, погуляем по приморскому парку. Он очень большой и красивый. В Бургасе, кстати, тоже есть приморский парк, но поменьше. Ты ведь там ещё не гуляла?
- Нет, но очень бы хотелось. Кроме аэропорта я в этом городе ещё ничего не видела.
- Через несколько дней обязательно погуляем, - пообещал Асен. – Я вообще очень люблю приморские парки.
- А я ещё не знаю, люблю ли я их, - ответила Мария. – В Питере таких нет.
- Питер иначе устроен, - возразил он…
В Бургасе они успели заскочить в Обреден дом, взять список необходимых документов и записаться на приём к почётному консулу, во власти которого было выдать им удостоверение об отсутствии препятствий для заключения брака, после чего направились в Созопол…
Там было всё как прежде. Но, едва войдя в студию, Мария заявила, что в оной произошли незаметные мужскому взгляду изменения и, почувствовав себя почти хозяйкой, затеяла грандиозную уборку, занявшую, к терпеливому неудовольствию задействованного в ней Асена, «недобрую половину дня», хотя время было уже вечерним. Однако именно уборка позволила доказать то, о чём он и сам смутно догадывался – персонал втихую сдавал его собственность, пользуясь ключом, который он, как и другие владельцы помещений, оставлял Петко на гипотетически аварийный случай.
Асен немного поспорил с Марией по этому поводу, но когда она обнаружила под кроватью тюбик ярко-красной помады и предположила два обстоятельства её попадания туда – при наличии Асена и без оного, тому пришлось смущённо согласиться со вторым вариантом…
***
После завтрака Асен смиренно пошёл в ключарню и вернулся с мастером, который быстро поменял дверной замок и отдал им три ключа, на один из которых Асен навесил карточку для включения электричества.
Они направились на центральный пляж, мелководный, но более ухоженный, чем Хармани, и расположились на подстилке у границы сырого песка, недавно покинутого малозаметными тихими волнами и уже испещрённого чаечьими следами, похожими на маленькие трезубцы. Сезон начался недавно, и пляж был полупустым, но Асен знал, что людей с каждым днём будет прибывать всё больше.
Мария вошла в воду и изумилась армаде крохотных рачков, приплывших в тёплую прибрежную зону. Через полчаса их вытеснили другие водные существа, кусачие и похожие на гусениц, которых сменили мелкие рыбки.
Вдруг в паре метров от неё выплыла и быстро поползла по песку маленькая чёрная змейка, которая, сделав кружок, снова исчезла в море.
Люди заволновались, активно обсуждая увиденное, а двое мужчин подбежали к воде, стараясь разглядеть пресмыкающееся, но дальше идти побоялись.
- Ужи тебя любят, - тихо проговорил подошедший Асен. – Уже второй выползает посмотреть…
С пляжа они пошли на рынок, где купили овощи и две ципуры, которые Асен пообещал приготовить на гриле в молодых инжирных листьях.
- Можно оборачивать и виноградными, но инжирные лучше, - сказал он, аккуратно срезая швейцарским ножом пятилопастные листья инжирного дерева, росшего неподалёку от комплекса.
- Оно называется смоковница? – спросила Мария.
- Точнее, смокиня.
- Или фига.
- Да, или фига. Отсюда же фикус. Они родственники.
- А когда вырастут плоды?
- Только осенью. Ты знаешь, как они размножаются?
- Нет, знаю только, что они двудомные, то есть мужские и женские, на которых и вырастают плоды.
- Верно. А размножают их малюсенькие чёрные осы, личинки которых живут в соцветиях…
Вернувшись в студию, они решили немного отдохнуть. Рыба, положенная продавцом в целлофановый пакет, была оставлена на пластмассовом столике лоджии, что не осталось без внимания со стороны одного из гларусов, дождавшегося, когда хозяева скроются в глубине помещения и не побоявшегося спикировать на цель.
Однако добыча оказалась слишком тяжёлой, и птица не смогла взлететь с ней, с громкими причитаниями уронив пакет на пол лоджии.
- Если бы мы купили одну рыбу, он бы ее унес, - сказала Мария.
- И всё было бы по-честному, - ответил Асен. – Мы отдадим ему рыбьи головы.
Они выполнили обещание и ужинали втроём…
***
На следующий день Асен и Мария пошли загорать на Хармани.
- Давай пройдём чуть дальше по Одесе, - предложил он. – Хочу тебя познакомить с одной старушкой, выращивающей лимоны.
Они подошли к её дому и застыли. На воротах висело «Взъпоминание» на 40 дней, прошедших после смерти Трояны. Вместо лимонного дерева из земли невысоко торчал обломанный безжизненный стволик. Да и сам дом стал уже мёртвым.
- Прости, я не смогу сегодня купаться, - сказал Асен. – Если хочешь, иди одна. Через пару часов созвонимся.
- А ты куда? – спросила Мария.
- Нужно заказать панихиду.
- Мне можно с тобой?
- Не хочу портить тебе день, но если хочешь, пойдём.
Они пошли в старый город. Асен молча плакал, не замечая катящихся по щекам слёз. Мария молчала, не смея обратить на это его внимание, и не зная, что делать.
Он остановился перед церковью Святого Георгия, вытер лицо платком, глубоко вздохнул и вошёл в притвор.
В церковной лавке сидели две служительницы, с которыми Асен быстро переговорил по-болгарски, написал имя на листочке бумаги, взял две свечи, расплатился и бросил сдачу в ящик для пожертвований.
Он дал одну свечу Марии и подвёл ей к низкой стасидии…
- Её будут поминать сорок дней? – спросила Мария на улице.
Да, но не так как у русских. Не ежедневно, а каждые субботу и воскресенье в течение года.
- По-моему, это лучше.
- Интересно, выставили ли на продажу её дом?
- Ты хочешь его купить?
- Нет. Просто хочу узнать телефон её внука и встретиться с ним. Он живёт в Бургасе.
- Как это сделать?
- Зайдём в компанию «Вега», через которую я покупал студию. Там работает Димитр, входящий в совет директоров. Честный и обязательный. Если кто-то из твоих знакомых захочет купить здесь жильё, лучше всего обратиться к нему.
Однако Димитр оказался в двухнедельном отпуске в Греции, и они зашли в офис другого агентства, на полу которого лежала большущая античная амфора без видимых повреждений, по каким-то причинам не попавшая к археологам или в музей.
Им пришлось ждать около часа, пока не освободится руководитель, поскольку младший клерк наверняка не дал бы им контактных данных. Руководителем оказалась коротконогая женщина средних лет, одетая в глянцевое коричневое платье, что делало её похожей на виолончель. Но Асен, переоценивший собственную известность в городе, телефона внука не получил, хотя и выяснил, что дом Трояны действительно выставлен на продажу…
Поминали на лоджии ракией. Асен рассказывал о Трояне, о том, что считал своим грехом по отношению к ней, но толком объяснить его так и не смог.
- Ты не виноват, - сказала Мария. – И ты очень хороший человек. Жертвенный.
Это вы жертвенные, - ответил Асен. - Мы гораздо слабее. Именно на вас держатся и Болгария, и Россия…
***
В день приёма почётного консула после завтрака они поехали в Бургас и припарковались неподалёку от центра города.
Консул уже успел заверить удостоверение о разрешении на брак, с которым Асен и Мария отправились в Общину и написали заявление на регистрацию в Бургасе. Не было ещё и полудня, и они прошли по одной из перекрещивающихся пешеходных улиц к приморскому парку.
Парк встретил прохладной тенью вековых буков, свежим дыханием долетавшего бриза и недвижимостью крон более низких деревьев и кустарников, меж которыми были расставлены разномастные статуи и массивные бюсты людей с болгарскими именами. Центральная аллея разделялась длинными широкими клумбами с разноцветными молоденькими цветочками, высаженными фигурными группами посреди травяного обрамления, нарушаемого без спросу проросшими на нём лютиками и одуванчиками. Стояла тишина, оказавшаяся обманчивой, потому что стоило остановиться и вслушаться, как ухо моментально улавливало несмолкаемый монотонный шум, создаваемый свирестением птичьих мириад, приглушавших гул проезжавших по параллельному шоссе автомобилей и скрип суставов портовых кранов, высившихся с правой стороны бухты неровным редким лесом со сломанными верхушками стволов.
Они недолго посидели неподалёку от фонтана на одной из скамеек, расположенных вдоль центральной аллеи и двинулись к машине.
- Мы обязательно съездим в Поду, - сказал Асен. – Это заповедник с южной стороны Бургаса. Посмотрим на озёра, на пеликанов и цапель... И в Странджу съездим, и в Ропотамо, и на Маслен нос.
- Звучит очень заманчиво, - сказала Мария.
- Если спуститься к морю по одной из каменных лестниц, то прямо на пляже есть хороший ресторанчик. Ты кушать не хочешь?
- Пока нет. Нам нужно купить кое-что по хозяйству.
- Что именно?
- Пералню и прахосмукачку, - ответила Мария, будто позабыв об их русских названиях – стиральная машина и пылесос.
- Хорошо. Поедем в торговую галерею. Рядом с ней есть магазин бытовой техники…
Кроме перални и прахосмукачки, они купили в галерее выбранные Марией бежевое колокольчатое платье и, в тон к нему, туфли и сумочку, а также белую рубашку навыпуск с воротником-стойкой для Асена.
Обедали в пиццерии, находившейся на пешеходной улице в центре города, в которой концентрировалось гораздо больше людей, нежели в соседних пищевых заведениях.
- Тут шеф-поваром работает Тони, итальянец, - пояснил Асен. – Но он выходит с четырёх часов вечера, так что я познакомлю тебя с ним в другой раз…
Пералню и прахосмукачку привезли на следующий день, и Петко за час и сорок левов подключил стиральную машину к водопроводу…
***
Через пять дней Асену позвонили из Обреден дома и пригласили их для согласования даты бракосочетания, а ещё через неделю – для заполнения деклараций и окончательной регистрации документов.
- Торжество бюрократии над демократией, - прокомментировал он.
- Ничего страшного, - сказала Мария. – Зато мы сократили до минимума само бракосочетание.
- Ты же говорила, что не хочешь свадьбу, гостей и прочее! Если передумала, то нет проблем. Можем даже венчаться.
- Нет-нет, что ты! – замахала она руками.
- И, насколько я помню, свидетелей ты тоже не хотела?
- Ни в коем случае!
- Вообще-то в болгарской свадьбе свидетели, то есть кумовья, участвуют традиционно. Они же потом становятся крёстными.
- Но ты обещал, что мы и без них обойдёмся!
- Обещал, но по твоей просьбе. Просто если передумала, скажи, и мы ещё успеем всё организовать.
- Ничего я не передумала! Нам вообще не обязательно жениться. Это твоя идея!
- Понятно, - улыбнулся Асен. – Свадьбу ты хочешь, а выходить замуж -нет. Поехали в Бургас.
Мария, демонстрируя горькую невольничью долю, начала собираться…
Они быстро согласовали дату регистрации брака и сели перекусить в открытом кафе на пешеходной улице.
- Они забрали наши паспорта? – вдруг спохватилась Мария.
- Нет, паспорта у меня, поскольку нужно оформить ещё одну нотариальную бумагу.
- Для регистрации?
- Ну, типа того. Для тебя.
- Теперь я - женщина-гастрабайтер, у которой забрали документы, - иронически сказала она, благоразумно решив не докучать расспросами о подробностях…
Вечером Асен созвонился со знакомым нотариусом по имени Мирослав. Мария находилась рядом, но разговор происходил на беглом болгарском, и она ничего не поняла.
А на следующий день, когда Мария затеяла очередную уборку, он поехал в Бургас, прихватив оба паспорта…
Мирослав учился с Асеном в одном классе, и они, будучи школьниками, ездили в Бургас к бабушке и дедушке Мирослава, которого тогда звали на русский манер Славиком, а оттуда на автобусе – в Созопол, собирать мидии, которые жарили на разведённом костре, положив на лист найденного железа. Для этого ими был выбран мыс Боруна, со скал которого было увлекательно, но опасно нырять, и однажды Славик сделал это неудачно, едва не захлебнувшись, и Асену пришлось прыгать за ним и помогать вылезти на берег. При этом его ударило волной о скалу так, что на подбородке навсегда остался шрам. Позднее на этих скалах был построен комплекс, в котором Асен и купил студию.
С Мирославом они периодически встречались один на один или в кругу друзей, не злоупотребляя чужим временем и связями, но неосознанно храня верную мальчишечью дружбу…
Асен подъехал к офису, находившемуся в центре города на площади Тройката, и вошёл в переохлаждённое кондиционером помещение. Нотариус, безупречно одетый и подстриженный человек, быстро поднялся из обширного кожаного кресла, обошёл стол, обнял Асена, усадил его на один из двух удобных стульев для посетителей и устроился на другом, напротив.
- Давно не виделись, - улыбнулся он, положив ногу на ногу и обхватив колено сомкнутыми руками, на которых разом блеснули золотой массивный перстень и обручальное кольцо.
- Прости, - виновато сказал Асен.
- Не извиняйся. Я знаю, у тебя уважительная причина, с которой я хотел бы познакомиться.
- Обязательно познакомишься, - улыбнулся Асен. - Ты успеешь всё оформить за неделю?
- Успею.
- Мы заедем к тебе после регистрации. Прости, отмечать не будем. Или надо приглашать сто человек или ни одного. Да и она не хочет. Мы с тобой потом отдельно, хорошо?
- Так или иначе, окончательно оформлять договор дарения нужно после свадьбы, иначе большой налог.
- Я понимаю, но пусть это будет моим подарком, хотя и недооформленным.
- Я всё сделаю, Асен. И позволь мне хотя бы оплатить нотариальную таксу...
***
Они оставались в Созополе, ведя себя как обыкновенные курортники и не задумываясь о предстоящей семейной жизни, которая, собственно, уже протекала и не обещала заметных перемен, кроме переезда в Софию. Несмотря на краткость совместной жизни, они научились молчать так, что молчание стало не менее значимым, нежели смысл произносимых ими слов. Ощущение Марии, что она всё равно вернётся в Петербург, постепенно сошло на нет.
Однажды, возвращаясь с рынка, они попали под сильнейший внезапный ливень, когда вода потоками устремлялась вниз по улицам холмистого города и била из канализационных люков, а через час над вымытым Созополем вновь простиралось голубое небо и ничего, кроме развешанной на лоджии мокрой одежды, не напоминало о проявлении стихии.
Они съездили в соседнее Равадиново, где Асен показал ей огромные гнёзда аистов, свитые на электрических столбах, и знаменитый «новодел» рыцарского замка «Влюблённый в ветер» с плавающими в пруду чёрными и белыми лебедями, берущими с ладони булку крикливыми павлинами, рыцарскими доспехами, расставленными в тёмных залах с витражами. На обратном пути им встретилась многолюдная свадьба, прошествовавшая сквозь главные ворота.
- Хорошая примета, - заметил Асен…
Другим запоминающимся событием, произошедшем на следующий день, стала встреча на улице Созополя с хаски, недвижно восседавшей на сиденье скутера. Собака была пристёгнута, но и без этого не стремилась убегать, будучи приученной к неудобной позе. Под боковым обтекателем скутера немного выше водительского пола был приделан прямоугольный кусок ДСП, на который она ставила задние лапы. Передние лапы покоились на руле. На голову хаски был надет удлиненный назад пластмассовый шлем, морду закрывали прозрачные очки, защищавшие глаза от ветра. В корзинке, расположенной над передним колесом, лежали бумажные пакеты, на которые собака не обращала внимания, как, впрочем, и на всё остальное.
Не сразу опомнившаяся Мария принялась фотографировать камерой смартфона, а, закончив, застыла на месте, борясь с желанием приблизиться к скутеру вплотную и погладить собаку.
- Когда я впервые это увидел, подумал, что у меня белая горячка, - сказал Асен, беря её под руку. – Пойдём, не будем дожидаться хозяина. Он, благодаря собаке, стал местной знаменитостью и сейчас, наверное, как говорят у вас, точит лясы в ближайшем магазине. А она так и будет его ждать, не шевелясь. Мы с ними ещё увидимся и попытаемся познакомиться поближе…
А за четыре дня до регистрации позвонил ректор и, выказав нежданную осведомлённость об изменениях в личной жизни Асена и многократно извиняясь, попросил его приехать послезавтра к пятнадцати часам на заседание, которое могло сорваться из-за отсутствия кворума, и тогда его бы перенесли на ещё менее удобное время.
- Езжай заранее, завтра, - посоветовала Мария. - Переночуешь спокойно дома, а на следующий день вернёшься.
- Не хочу ночевать без тебя, - ответил Асен.
- Я могу поехать с тобой.
- Не стоит тебе мотаться. Я лучше послезавтра поеду пораньше. Отсижу, и сразу назад, - пообещал он.
- Выспись и езжай потихоньку, - возразила она. – К трём часам ты доедешь не торопясь.
- Наверное, ты права, - согласился он…
***
Следующий день прошёл нервозно из-за неизбежной поездки на заседание, на отмену которого каждый из них втайне надеялся. Но шли часы, и Асену никто не звонил.
В лотке, установленном неподалёку от рынка, он купил три большие банки весеннего белого мёда, две из которых положил с вечера в багажник, пояснив, что его собирает и продаёт семья потомственных пчеловодов, и в Софии такого нет…
А утро следующего дня выдалось спокойным и неторопливым. Они позавтракали, собрались и спустились на улицу.
- Лёгкой тебе дороги, - напутствовала Мария…
Он выехал на софийскую трассу. Вспоминал, как она смотрела на него, садящегося в машину, как в течение нескольких секунд до поворота видел в зеркале её уменьшающуюся фигурку. Время от времени Асен посматривал на бутылку с минералкой и контейнер с многослойными бутербродами, но не притронулся к ним.
До столицы он домчался часа за четыре. Ещё оставалось время заскочить домой, но Асен решил ехать прямо в академию.
Проезжая окраину города, он почувствовал лёгкое удушье.
Асен выпил воды, попробовал дышать глубже, но удушье не отпускало.
Надо припарковаться, - решил он, затормозил у обочины и поставил машину на ручник.
Ему полегчало. Дыхание освободилось, но почему-то стало темно.
- Отпусти её. Пусть воспарит… - услышал он шёпот Трояны.
Асен отпустил, и его душа, выполняя данное обещание, полетела обратно в Аполонию, обретая спасение и свободу.
Он в последний раз увидел Марию, сидевшую на лоджии и, боясь пропустить его звонок, не отрываясь смотревшую на лежавший на ладонях смартфон. Из колонки, подключённой к раскрытому на столике ноутбуку, разносились над морем звуки исполняемой им фортепианной пьесы…
***
Мария дослушала музыку и закрыла компьютер. Звонить Асену она не решилась, так как, по её расчётам, он был ещё в дороге, несмотря на мало интенсивный болгарский трафик, и наверняка проявится перед совещанием.
Мария попыталась занять себя хозяйственными мелочами, но ранним вечером, когда от Асена не пришло даже эсэмэски, нахлынуло щемящее беспокойство.
Его телефон не отвечал.
- Наверное, ещё на заседании, - попыталась успокоить она себя, но принялась искать его записную книжку, чувствуя себя неловко оттого, что роется в его вещах.
Планшетник он взял с собой, но оставалась надежда, что адреса и телефоны аккуратист Асен продублировал в ноутбук, и действительно, именно там она обнаружила мобильный номер Георгия.
Георгий сразу ответил, заявив, что они будут долго жить, поскольку именно сейчас он и сам решил рассказать Асену о том, что произошло на собрании, которое тот счастливо проигнорировал.
Узнав, что Асен уехал в Софию утром, Георгий начал успокаивать её, но голос его дрожал. Оба уже знали, случилось что-то ужасное…
***
Георгий позвонил ночью. Мария не спала и обречённо восприняла его сбивчивые слова о возможном тромбе, о том, что Асен не мучился, что смог запарковать машину и о чём-то ещё.
Не понимая и не осознавая произошедшего, она решила ехать к нему немедленно, но Георгий уговорил подождать и пообещал позвонить, как только всё выяснит.
Остаток ночи и следующий день Мария не запомнила. В основном, она сидела на лоджии, вслушиваясь в шум моря, или лежала на кровати, глядела в потолок и плакала.
Вечером опять позвонил Георгий и рассказал, что Асен действительно умер от тромба, и что похороны состоятся через два дня в четырнадцать часов на центральном кладбище в северной части города.
- Из Германии прилетают его жена и дочь, - добавил он…
Ранним утром Мария поехала в Бургас и взяла билет на вечерний самолёт из Софии в день похорон, вылетающий через Стамбул в Москву, а оттуда - в аэропорт Пулково.
Вернувшись, она подумала о том, чтобы аккуратно прибрать вещи и студию перед отъездом, но решила оставить всё как есть и даже не притронулась к ноутбуку, так и оставшемуся лежать закрытым там, где она его оставила, на прикроватной тумбочке…
К ночи постучал всезнающий Стоян, не пытаясь войти, выразил соболезнования и попросил её перед отъездом оставить ключи от студии на ресепшн.
Мария молча кивнула и закрыла дверь…
Весь следующий день она не покидала комнаты, машинально жевала оставшуюся от совместной жизни еду, смотрела телевизионные российские новости, не видя и не запоминая, выстирала и развесила несколько вещей Асена и упаковала свой чемодан.
Мария вспомнила, что один из ключей он взял с собой. Другой, её ключ, валялся в сумочке, а третий, с прикреплённой электронной карточкой, был вставлен в слот…
Ключи она не оставила, и уже в Бургасе, пересев в софийский автобус, соединила их, после чего отключилась и проснулась, когда автобус проезжал по окраине столицы мимо ещё не эвакуированной машины Асена, но не заметила её.
С автовокзала до кладбища Мария доехала на такси…
На похороны пришло человек двести, по большей части молодых, и она, поставив чемодан за деревом, подошла чуть ближе, так, чтобы видеть часть гроба и профиль Асена.
Ближе всех к нему стояли две неуловимо похожие женщины в чёрных платках и брючных костюмах, постарше и помоложе, и она поняла, что это его бывшая жена и дочь. Рядом с ними незнакомый ей человек произносил непонятные болгарские слова об Асене. Остальные молчали, и во второй раз за несколько дней она услышала неумолчную музыку птичьего гомона, наполнившего пространство.
- Вот и птицы тебя провожают.., - подумала она и беззвучно заплакала, но быстро утёрла слёзы, боясь обратить на себя внимание…
От толпы отделился человек, при приближении оказавшийся Георгием, сопровождаемый сухопарым болгарином, одетым в тёмно-серую тройку поверх чёрной рубашки.
Георгий обнял её, дыхнув в ухо свежевыпитым алкоголем, и понёс что-то о тромбе, который бы всё равно оторвался, и Асен тогда умер бы у неё на руках или прямо на заседании, что он успел поставить машину на ручник и, как всегда, минимизировал хлопоты, которые мог доставить…
Мария мягко отстранилась, и тогда Георгий, будто очнувшись, повернулся к своему безмолвному спутнику.
- Познакомьтесь. Это Мирослав. Вам обязательно нужно поговорить наедине, - произнёс он и медленно пошёл к прощающимся.
- Здравствуйте, Мария, - сказал Мирослав. – Мы должны были познакомиться позднее, но Бог распорядился так.
- Здравствуйте, Мирослав, - ответила Мария, подняв на него опухшие глаза.
- Я юрист, и имею для вас некоторые новости. Поэтому нам надо встретиться завтра и не спеша обсудить…
- Я улетаю этой ночью, - прервала его Мария.
- Ах вот как… А на трапезу, поминать, не пойдёте?
- Нет, - твёрдо сказала она.
Тогда Мирослав отвёл ей в сторону и тихо, но отчётливо начал говорить:
- Студия в Созополе может достаться вам. Асен этого хотел и написал на вас завещание. Об этом знает только Георгий, а он никому не скажет. Родне Асена тоже известно о студии, и шансов у вас мало, но я попробую…
- Мне ничего не нужно, - вновь прервала она и, вспомнив, нашарила в сумочке связку со скреплёнными ключами и протянула их Мирославу.
Он внимательно посмотрел ей в глаза, отсоединил и положил в карман ключ с электронной карточкой и молча вернул ей другой.
- Разве, что на память, - промолвила Мария.
Они расстались. Мирослав поцеловал ей руку и вернулся к толпе, а Мария, не дожидаясь опускания гроба в могилу, покатила свой чемодан к кладбищенским воротам…
В аэропорту она купила себе тёмные очки, поскольку свои были забыты в студии, и бутылку «Плиски» на помин. Рейс дважды ненадолго откладывали, не объясняя причин, но Мария отнеслась к этому равнодушно…
***
Понимаешь ли, такая незадача:
Если б выпало мне у моря родиться,
Жизнь была иной, но так или иначе,
Полагаю, что могла тут пригодиться.
Ты как будто тоже жил здесь в прошлой жизни,
Направлял в волну кораблик каботажный,
Говорил на языке другой Отчизны
Под названием... Да это и неважно.
Но и тут тоска преследует и гложет.
Человек тоске противиться не в силе,
Потому что, вероятно, в жизни прошлой
Мы кого-то безвозвратно разлюбили.
Ну, а в общем, все осталось, как и прежде,
Ловят чайки восходящие потоки,
Солнце двигается к Западу в надежде,
Что к утру опять воскреснет на Востоке.
Бриз. Безоблачно. Скала над морем виснет.
Шелестит прибой, пергаменты листая.
Пахнут водоросли, но из этой жизни
Я зачем-то безвозвратно улетаю.
Возвращение - безрадостная штука,
Замыканье связи с легкой паранойей.
Возвращение карается разлукой
С тем, что сразу остается за спиною,
Завещая след непознанных открытий
И загадку неопознанного чуда.
Ветер южный самолеты гонит в Питер,
Ветер северный приносит их оттуда.
Знать, и мне пора довериться теченью,
Приглашению к столу с духовной пищей,
Но при разных вариантах возвращения
Обязательно придешь на пепелище.
Время вытекло и надо собираться,
Забывая жизнь, что некогда бывала
Навсегда, но будут в сны мои врываться
Это море, это солнце, эти скалы…
***
Мария в очередной раз распечатала и перечитала стихотворение, немного посидела над ним с карандашом, зачеркнула последнее четверостишие, стёрла, затем решительно сложила лист пополам, достала из ящика стола бумажный пакет и просунула лист вовнутрь.
Стихотворение было написано ею за один присест, и Мария неоднократно пыталась его переделать или хотя бы подправить, но лучше не получалось, и каждый раз всё кончалось тем, что она стирала собственные правки.
Мария положила конверт на место и задвинула ящик. Теперь стихотворение стало четвёртым предметом, привезённым ею из Болгарии.
Болгарию она вспоминала редко, но об Асене думала постоянно и параллельно, когда отвлекалась на прочие мысли, и часто разговаривала с ним вслух. Полностью отключиться от него, даже со временем, не удалось. Поначалу она задумывалась о суициде как наказании за то, что отняла время, которое он мог бы потратить на обследование и лечение, но верующий Асен этого бы не одобрил, и Мария тихо и одиноко доживала собственный срок, уверовав в реинкарнацию. Она прочитала об этом несколько книг и основательно перелопатила Интернет, убедившись в реальности прошлой и, особенно, будущей жизни, которую рисовали ей воображение и цветные сны.
Однажды она, было, вознамерилась найти Марка, что, учитывая его работу театральным вахтёром, было бы нетрудно, поскольку он мог рассказать об Асене многое, чего она не знала, но передумала, не желая нарушать сложившийся целостный образ, несмотря на то, что поговорить о нём в Питере, кроме Марка, было уже не с кем.
Мария перестала себя беречь, оставаясь при этом по-прежнему аккуратной, и разучилась бояться всего, кроме того, что в грядущем разминется с Асеном, и это провоцировало приступы мгновенного панического страха, который она научилась отгонять, но не предотвращать.
Мария жила автоматически, почти не обращая внимания на окружающую среду, спокойно, хотя и не равнодушно относясь к событиям, происходящим вокруг неё, города и страны. Она надевала на блузки один и тот же костюм из чёрного твида и никуда не ходила, за исключением работы и, изредка и по ходу, продуктовых магазинов.
От предложений своих друзей-работодателей пойти на концерт или в театр, Мария каждый раз отказывалась, но, с их согласия, стала подхалтуривать ещё в двух издательствах, что не сказалось на качестве выполняемой ею работы, но зато заняло оставшееся время, причём ложилась она до полуночи, а просыпалась рано, после чего долго лежала в счастливой полудрёме, представляя себе всевозможные фантастические сценки будущей с Асеном жизни, которая забрасывала их на разные континенты и знакомила с разнообразными странами, людьми, обычаями и природой.
Денег она стала зарабатывать намного больше, но тратить их разучилась, и они бесконтрольно накапливались дома и на банковской карте.
Город стал обезличенно серым. Свинцовая вода каналов поглощала отражение затянутого облаками неба. Пыль, разносимая ветром со строящихся и ремонтируемых домов, ещё более толстым слоем, чем раньше, покрывала тротуары, деревья и автомашины. Лето быстро скатилось в осень, а осень - в необычайно тёплую слякотную зиму, которая никак не кончалась.
Митя, не осведомлённый о событиях, произошедших с матерью, ничего не заметил, по-прежнему вяло звал её к себе, и сам приезжать не собирался. Более того, в последнем разговоре по скайпу он сообщил, что его гражданская жена ждёт ребёнка и ультразвуковое обследование показало, что им будет мальчик. Регистрировать брак они пока не спешили, поскольку инициативу по стремлению к оформлению отношений в Европе, по словам Мити, окончательно перехватили геи. На вопрос впервые оживившейся после приезда в Питер Марии о месяце появления сына на свет, он ответить затруднился.
Другим человеком, с которым она несколько раз общалась, отключая видеокамеру, стал Георгий, умудрившийся найти её в адресном поисковике скайпа. Разговоры с ним не клеились и ею не запоминались, поскольку он говорил об Асене как о мёртвом, тогда как для неё он будто бы уехал на гастроли, куда, спустя некоторое время, должна была отправиться и она. К тому же Мария чувствовала, что Георгий ей чего-то не договаривает, но не находила в себе интереса расспрашивать его…
***
В начале апреля Мария обнаружила в своём почтовом ящике уведомление о заказном письме. Ей нередко приходили письма, связанные с работой, но в это время ничего срочного или спорного в её взаимоотношениях с авторами не было, и поэтому она появилась в отделении почтамта спустя несколько дней.
Конверт пришёл из Бургаса. На месте, где указывался адрес отправителя, стоял штамп нотариальной конторы юриста Мирослава Василева.
Мария вскрыла конверт и вытащила из него приглашение на болгарском языке с приложенным русским переводом явиться по указанному адресу в рабочие часы с предварительной записью для оформления документов на право владения студией Асена.
В тот же вечер она вызвонила по скайпу Георгия, и тот пространно и с нескрываемой радостью поведал ей о процессе и результатах раздела имущества.
Дочь Асена получила софийскую квартиру, которую тут же и продала. Когда ей стало известно о дарственной отца на студию, она первоначально хотела её оспорить, но потом решила не обращаться в суд, полагая, что Мария не станет оплачивать налог и откажется от неё. Мирослав весьма умело провёл дело, скрыв некоторые детали, но, несмотря на его усилия, настал момент, когда казалось, что успехом оно не завершится. И тогда им попросту невероятно повезло, когда документы попали на рассмотрение чиновнику, который знал о пианисте из рассказов своей покойной бабушки, ранее проживавшей в Созополе, после чего, по словам Георгия, «все немножко нарушили закон».
- Кто заплатил налог? – дослушав, спросила Мария.
- Это не имеет значения, - ответил Георгий.
- И всё же, откуда взялись эти деньги? Их оставил Асен, или кто-то внёс, или вы скинулись?
- Выбери любой вариант, дорогая, - рассмеялся Георгий. – И он будет отчасти верным. Видишь ли.., - добавил он. – Асена все очень сильно любили. И теперь мы так же любим тебя и просим остаться с нами.
- Я не смогу, - вымолвила Мария.
- Прилетай в Софию, - будто не расслышав, продолжил он. – Я тебя встречу, привезу к нам домой. Жена всё знает и будет тебе рада. Съездим на кладбище, а потом я отправлю тебя в Бургас. Мирослав заберёт тебя на машине с автовокзала, вы окончательно оформите документы и поедете в Созопол. Там тоже всё зарегистрируете, и он зайдёт с тобой в комплекс. Это на всякий случай, чтобы Стоян не дёргался. Хозяин комплекса, его, кажется, так зовут?
- Я должна подумать, - Мария понимала, что необходимо обосновать отказ, но не могла подобрать слова. - Спасибо вам всем… Я очень тронута вашим поступком. И ещё.., вы – настоящие…
- Мы будем ждать тебя, - прервал он её.
- Я не обещаю, не обижайся… - сказала Мария, попрощалась и выключила компьютер, недолго посидела в абсолютной тишине и легла спать...
***
Мария проснулась рано, как и всегда в последние месяцы, но встала сразу. Выпив чашку зелёного чая, она включила компьютер и нерешительно послонялась по квартире, после чего открыла ящик стола и вынула бумажный пакет, в котором лежали платок, подаренный Асеном перед поездкой в Рильский монастырь, DVD с его музыкой, сложенный листочек со стихотворением и ключ от студии.
Мария зажала ключ в кулаке и села на диван, уставившись в стену с привычным обойным рисунком. Посидев с четверть часа, она встала, рассеянно подошла к стенному шкафу, открыла его, бесцельно посмотрела на невостребованный чемодан и закрыла дверцу.
Компьютер загрузился…
Мария подошла к нему, недолго постояла, потом склонилась к клавиатуре и, вслепую, набрала в поисковой строке:
skyscanner
И вдруг поразилась возникшей в голове безумной мысли о том, что знает имя гларуса, с которым будет подолгу разговаривать и делиться самыми сокровенными переживаниями и едой.
|
> |
