ЭКСКУРСИЯ

    Будучи питерским, Александр никогда не посещал пешеходных экскурсий. Город он знал неплохо, точнее, достаточно для демонстрации достопримечательностей редким заезжим гостям, а появившимся в чрезмерном изобилии краеведческим книжкам и телепередачам внимания не уделял, хотя многие, особенно пожилые, не только их читали и смотрели, но и посещали экскурсии, заранее выискивая и записываясь.

      Корт в Екатерингофском парке, на котором Александр поигрывал в теннис, был закрыт, не успев просохнуть после ночного дождя, и он, упёршись в закрытую калитку в высоком проволочном заборе, с досадой разругал себя за то, что не позвонил тренеру, в отличие от спарринг-партнёра, который, видимо, позвонил, и посему не явился.

    У выхода из парка стояла группа людей, окруживших женщину, одетую в лёгкую розовую куртку и державшую в приподнятой руке ламинированную табличку с распечатанным крупными буквами словом на иностранном языке. Невольно замедлив шаг, он, подобно прочим близоруким, не носившим очков на улице, начал всматриваться, пока не прочёл его – EXCAVA.

• - Вы с нами? – приветливо окликнула женщина.
• - Смотря куда, - неопределённо ответил Александр.
• - У нас бесплатная экскурсия по парку. Присоединяйтесь.
•  - Надолго?
• - Часа на полтора. Если вы, конечно, не устали после игры.

- Её отменили, - опрометчиво пояснил он, осознавая, что пройти теперь мимо будет, по меньшей мере, невежливо, и что несостоявшаяся игра заняла бы примерно такое же время.

Кроме него, экскурсантов набралось восемь, все женщины, из которых три походили на студенток, а остальные представляли собой подвижных пенсионерок, причём две из них, вероятно, подруги, были оснащены палками для скандинавской ходьбы. Экскурсоводша выглядела на среднюю величину, если умножить пять на шестьдесят, сложить с двадцатью, помноженному на три, и полученную сумму разделить на восемь. Себя он почему-то не посчитал.

Первые четверть часа экскурсия осуществлялась на месте. Экскурсоводша, надев головной  микрофон, шнур от которого спускался под куртку, вкратце изложила общую историю парка, начиная с тысяча семьсот одиннадцатого года, и повела группу по центральной аллее, повествуя о реке Екатерингофке, частично засыпанной речке Таракановке, соединяющем их Бумажном канале, прорытом в девятнадцатом столетии, о сгоревшем дворце, шпалерной мануфактуре и полотняной фабрике, охотничьих угодьях и зверинце, павильонах и мостах, о купцах Сутугине и Молво, чьи фамилии дали названия ближайшим улицам, о садовой конторе, куда свозили из-за границы и различных уголков Российской империи всевозможные деревья, кустарники и цветы…

И тут Александр вспомнил, что садовником здесь работала его бабушка, и что раньше её семья жила неподалёку. Он тоже вырос в этом районе, и тоже ходил в парк, называвшийся тогда Первомайским садом, хотя официально его именовали Парком имени тридцатилетия комсомола. 

В детском возрасте Александра нередко водили сюда кататься на карусели, а в юношеском он уже и сам плавал с приятелями на лодках по казавшемуся тогда большим пруду, играл в пинг-понг, а позднее – прогуливался с девушками или, найдя укромный уголок, распивал со сверстниками дешёвый портвейн и прочую бормотуху. 

Выражаясь иначе, парк был одним из мест постепенного познания им взрослой жизни, местом появления и активизации поведенческих манер и рефлексов, тогда как сейчас начинался период наблюдения за их постепенным угасанием. Период гораздо менее интересный, но по-своему любопытный, и Александр невольно улыбнулся, поймав себя на этой философской мысли.        

Поглощённый интравертивными рассуждениями, он поотстал от экскурсии и, не желая разыскивать группу, решил свернуть с центральной аллеи и пройти наискосок, срезая дорогу к выходу из парка. Заниматься краеведением более не хотелось, и Александр улыбнулся вновь, мысленно переименовав эту разновидность познавательной деятельности в краеблудие. 

Он был уверен, что вот-вот перед ним возникнет другая, крайняя аллея, проложенная параллельно Бумажному каналу, по которой нужно будет недолго пройтись направо к Перекопской, бывшей ранее, как ему только что объяснили, улицей Сутугина. Однако парковый участок, в который он случайно забрёл, показался ему почти незнакомым. 

Тут не было ни садовых скамеек, ни обычно соседствующих с ними прямоугольных бетонных урн, наполненных и переполненных обёртками от мороженого и конфет, прочитанными газетами и прочей атрибутикой бессмысленного времяпрепровождения. 

Вместо аллеи перед ним пролегла неровная грунтовая дорога, за которой высился двухэтажный деревянный дом с увенчанной флюгером башенкой, нижняя часть которого скрывалась за дощатым забором. Дорога, более походившая на деревенскую улицу, а вместе с ней и забор поворачивали под тупым углом в обе стороны так, что слева и справа виднелось ещё несколько подобных, менее солидных строений. Из крыши дома, покрытой оцинкованным железом, торчали печные трубы, а из-за забора – с десяток высоченных тополей, которые почему-то никто не спилил и не укоротил. 

Приглядевшись, Александр понял, что тот же забор ограждал и соседние дома, указывая на дружное сосуществование собственников жилья. Вдалеке справа, удаляясь, проследовало несколько женщин в неброской одежде, вслед за ними увязалась крупная дворняга, которую никто и не подумал взять на поводок, хотя гулять с собаками в этом месте категорически воспрещалось.    

Неожиданно, примерно на таком же расстоянии, но только слева, калитка в заборе приоткрылась, и из неё вышел мужчина среднего роста, а за ним – тёмноволосая женщина, державшая за руку девочку лет пяти, прижимавшую к себе куклу, одетую в золотистое платье, выделявшееся ярким пятном на общем фоне. Они о чём-то кратко переговорили и мужчина, наклонившись, слегка приобнял ребёнка за плечики, а женщина мимолётным движением перекрестила его и увела девочку обратно за забор.      

Мужчина пошёл по направлению к Александру, слегка прихрамывая на левую ногу и, немного не доходя, искоса взглянул на него.

- Простите, - окликнул тот. – Не подскажете, где выход из парка? Кажется, я немного заблудился. 

Мужчина повернулся и подошёл, не скрывая удивления на худощавом голубоглазом лице. Ему было примерно под сорок.

- Не местный? – чуть лукаво переспросил он, пригладив ладонью лопоухую голову, тронутую ранней сединой. 

- Раньше жил тут неподалёку, потом переехал, - пояснил Александр, рассматривая его.

Мужчина был одет в тёмно-серые свободные брюки и пиджак, более светлую однотонную рубашку с низким округлым воротом, застёгнутым на белые пуговки, и обут в тяжёлые тупоносые чёрные шнурованные башмаки. 

- Чего это у тебя, ружьё? – спросил он, косясь на теннисную сумку.

- Нет. Там форма, ракетки… - ответил Александр.

- А.., теннис! – рассмеялся мужчина. - Я и не знал, что у нас тут играют. Стадион-то только построили…

- Меня зовут Саша, - представился Александр, протягивая руку.

- Федя, - его ладонь, продолжавшая узкое запястье, оказалась сухой и крепкой.

- Очень приятно. Я видел, как вас провожали. Ваши жена и дочь?

- Да, младшая. 

- У неё красивая кукла.

- Это им с сестрой немец подарил. Судя по их описанию, вроде бы лётчик. Малая теперь с этой куклой не расстаётся, спит даже с ней в обнимку. 

   - Откуда здесь немец? Турист?

- Командированный. Они тут в последнее время часто. Ходят на танцы, с девками нашими знакомятся, но ведут себя вежливо. Иначе бы вмиг отвадили.

- Вы из этого дома? Красивый…

- Нет. Этим до революции владел купец Яковлев, а теперь здесь семей восемь живёт. А мы в следующем, победнее. Но тоже хороший. Летом прохладно, зимою тепло. Нас там четыре семьи, но печек на всех хватает. Многих после восемнадцатого года сюда переселили, на Молвинскую. 

Название улицы показалось Александру знакомым, но собеседник не дал ему переключиться:

- Теннис – забава интересная, особенно пара на пару. Я как-то смотрел в Аничковом дворце, в старом манеже. Хотя меня-то больше футбол интересовал.

- Сами играли или болельщик?

- Играл маленько за «Красный путиловец» на первенство города пока, вот, коленку не повредил.

- Сбили?

- Случайно столкнулся с Мишкой Бутусовым, когда «Динамо» продули. У них тогда сильная команда была, чемпионами стали.

- Фамилия знаменитая.

- Не знаю. Их шестеро братьев, и все играли прилично. Я, кстати, на «Кировец» иду. Сегодня с «Электриком» бьёмся. Давай со мной! Купим «мальца», раздавим и поболеем.

- Спасибо. Я как-то с футболом не очень. Хотя это странно…

- Чего странно-то?

- Ну, так… Названия, одежда…

- Ты тоже не по-нашему одет. Гляди, народ у нас бдительный, - усмехнувшись, предупредил Федя.

- Нет, правда, - не уловив скрытой в его словах угрозы, продолжил Александр. – Как будто в кино предвоенную жизнь показывают…

- Войны не будет! – твёрдо заявил Федя. – Мы нынче со всеми замирились. И с американцами, и с англичанами и, главное, с немцами. Живём спокойно, радостно даже, никого не трогаем. Сами хотим мирно дожить, да детишек на ноги поставить. Старшая мечтала на балерину учиться, а как мы её в Дом культуры-то привели, учительница музыки посмотрела и говорит, что она, мол рождена для скрипки. Сначала грибилась, а потом влюбилась, как младшая в куклу. Уж пятый год играет. Инструмент нам дали, но, если и дальше так пойдёт, придётся покупать. Костюмчик концертный справили... Вон, хоть сегодня и воскресенье, а репетиция у них. Квартет. К концерту готовятся. В конце июня, двадцать первого будет, что ли? Пойдём их слушать… А младшая уже читает вовсю. Жена шутит, что она профессором станет. Мы даже обрадовались, что кукла её отвлекла…

- Замечательно, что вы их воспитываете в любви к чтению и музыке, - заметил Александр, обратив внимание, что лицо Фёдора светится заботливым счастьем. – Нынешние дети почти не читают.

- Разве? – искренне удивился Федя.

В этот момент отворилась калитка, из неё вышла та же простоволосая женщина и, увидев мужа, удивлённо воскликнула:

- Так ты ещё не ушёл?

Фёдор недоумённо развёл руками, будто пытаясь объяснить что-то этим нелепым жестом.

- Очень хорошо! – крикнула женщина. – Заодно и Нину проводишь! И встреть её тоже после футбола своего!

- Хорошо, Нюра! – Фёдор, кивнув на прощанье Александру, двинулся к калитке, откуда выбежала стриженая под каре девочка, одетая в аккуратную юбочку и жакетик чёрного цвета, под которым белела блузка, сшитая наподобие мужской рубашки. Левой рукой она прижимала к себе тонкую картонную папку с завязками, а пальцами правой крепко обхватила ручку коричневого скрипичного футлярчика.

Отец забрал у неё папку, и они, повернувшись к Александру спиной, быстренько пошли вдоль забора, о чём-то оживлённо переговариваясь.

- Чтобы попасть на стадион и в Дом культуры, нужно выйти из парка, - сообразил Александр и, не спеша, двинулся в том же направлении. – Интересно, почему Фёдор сказал, что сегодня воскресенье? Вовсе не воскресенье… А что экскурсоводша говорила про Молвинскую? Говорила, что застроена она была деревянными домами. Что значит, была? Да, именно была, поскольку, по её словам, их разобрали в блокаду на дрова. Но ведь я же многократно ходил здесь по парку, по его аллее… Фёдор упомянул про восемнадцатый год, то есть два года назад. Или он имел в виду тысяча девятьсот восемнадцатый? Не может быть! Фотографии деда в молодости не сохранилось. Только за шестьдесят, когда он был уже седой как лунь и почти ослеп. Так, значит, это была бабушка Аня, девочка с куклой – Галина, тётя Галя, ставшая крупным учёным, историком. Тогда старшая, Нина… Но ведь вас никого нет в живых!

Александр ускорил шаг, потом побежал, пытаясь сократить расстояние до удалявшейся пары, но оно почему-то не уменьшалось.

- Мама! – закричал он изо всех сил.

Фёдор никак не отреагировал, продолжая идти вперёд, зажав подмышкой нотную папку, а девочка растерянно повернула голову и вдруг улыбнулась знакомой ему с детства застенчивой, будто извиняющейся улыбкой, но быстро перехватив в другую руку скрипичный футляр, поспешила за отцом.     

И тут загудел мобильник. Александр машинально достал его, тупо уставился на экран, не разбирая имени и цифр, сбросил звонок и поднял глаза.

Впереди никого не было. Он стоял у выхода из парка и глядел на Перекопскую улицу, бывшую когда-то Сутугина…